Былины Печоры и Зимнего берега - Автор Неизвестен

солнышка, что Индига горит огнём вся. А подъезжает он до Индиги богатою, а крыши дорогие красна золота (он думат, что горит).

И приезжает он да на широкой двор, и поставил коня он на широкой двор, и заходит он, значит, ко Дюку Степановицю в дом. И кланяется Добрынюшка — низкой поклон.

И отвечает ему, Добрынюшке: «Я ведь не Дюкова матушка, а Дюкова кухароцька».

Подошел он ко другой, поклонилсе, и отвечает другая: «Я не Дюкова матушка, а Дюкова нянюшка. Удалой добрый молодець, — говорит, — я вижу ты роду ты ученого. А всем кланяться прислугам тебе, а не устоит твоя буйная головушка на пле́чах. А приедет его родна матушка из церкви, тогда и кланяйся ей, тогда низко кланяйся.

Его тогда это родна матушка вот и приехала на шестерке. Поклонилсе он Дюковой матушке, и она пригласила его в свою комнату и наливает ему рюмоцьку зелена́ вина. Он ведь рюмоцьку-ту выпил, другой-то хочетсе, а другу́-ту выпил, третью-то душа бежит. Он ведь выпил третью рюмоцьку и заснул. И спал он трои сутоцьки.

И он проспалсе, Добрынюшка, во комнаты, и позвала его Дюка Степановиця родна матушка: «Поцему ты приехал к нам в Индигу богатую?»

Отвечает Добрынюшка Никитиць млад: «Я приехал описать Дюка Степановиця именьицо!»

А она и говорит Добрынюшке Никитицю: «Эко мое дитетко захвастливо! Похвастало вдовиным именьицом!» И повела его посмотрить Дюка Степановиця именьицо. И не мог-то Добрынюшка описать его именьица.

И она говорит таковы́ речи́, а он не мог обценить и описать всё некак. И запела тогда его родима мать: «Вы продайте Киёв со Черниговым и купите чернил да со бумагою, да тогды вы опишите Дюка Степановиця именьицо». (Вот сколько было! Два города продать велела!). И поехал Добрынюшка во красён Киев-град, ко ласкову князю ко Владимеру. Его стретил князь Владимир его ласково и спрашиват Добрынюшку Микитиця: «Мог ли обценить его именьице?»

— «Не мог я обценить, описать некак!» Тогды князь Владимер усумнилсе всё, что у людей-то [с]только именьица накоплено.

А Дюк Степановиць стал поезжать в Индию богатою, и князь Владимер его да унимать всё стал, а ему Дюк Степановиць говорит да таковы́ речи́:

«По приезди-то гостя не учостовал, а на отъезди будет гостя не начостовать! Уж я еду в Индигу богатою. Ежели будет на тебя да нападеньице, — говорит он князю Владимеру, — и посылай за мной, Дюком Степановицом (как ежели война бу́дёт), так я еду к тебе да на зашшиточку».

(А по описям никако́ мо́рё богатыря не держало. Он всё равно как аэроплан уле́тит. Они все были богатыри сильние — Ильи Муромец, Добрынюшка Микитиць, Дюк Степановиць и Алеша Поповиць. Тот хошь не сильнёй, зато напу́ском смел!).

148

ПЕТРОВИЧИ-СБРОДОВИЧИ

Был у князя у Владимера почестен пир. И были все князья и были боярушка на чесно́м пиру и богатыри. Все там гуляли, веселисе они, пьяны да напивалисе, они вси на пиру да приросхвастались: кто добры́м конем, кто, значит, золотой казной.

А сидя[т] братьица Петровици-Сбродовици, они сидят да призадумались и не пьют, не едят, и не хвастают. И подходит к ним да князь Владимер: «Уж вы что же, вы братьица Петровици, не пьете́ вы едите́ и не кушаете, што вы белой лебедушки да не рушаете и ницим-то вы сидите́ да вы и не хвастаете?»

И говорит ему младший брат: «А цем бы нам тебе, князь Владимер, бы похвастати? Разве мы этим мы да ёрником похвастам всё. У нас есь-то родна сестра. Сидит она в высоком тереме и нихто про ей не знает и не ведает, и вышивает она шелками дорогима ковры разные. И за трема дверемя она решесцятыма и за трема замками она великима. И у нас-то нехто не знает про ей, што у нас есь сестра».

Подходит Алешенька Поповиць млад и говорит он им таковы речи́: «Бывал я у ей в своей горенки!»

Родной ей брат бросил в его ножичком, не попал он в Алешеньку Поповиця. И говорит Алешенька Поповиць млад: «Вы приедете к своёму широку́ двору, уж вы киньте ком бела́ снежка в околенку и тогды-то вы всё да всё увидите. И тогды-то вы всё про ей узнаете».

Приехали они вецерком поздно. И бросил ком снежку́ белого малой брат в околенку. И отпират она околенку, отпират и приговариват:

«Ах ты Олешинька ты мой Поповиць млад! Не ожидала я да дорога́ гостя́. У мня кушать нонце прохолонуло всё». И спускат она конець полотна на улицю (он по полотну лазил).

Что братьица родны да розгрубилисе и вырывали тогды двери с ободверинами, выхватывали сестру да за руку, за ногу и хотят у ей отсекци буйну голову.

А замолилась ему сестра жалобно: «Уже вы братьица вы да родимыя. Вы не бойтесь-ка стыду́ да сты́ду се́стрина, а вы побойтесь-ко да сты́ду женина. Ише к вашим-то к молодым жена́м а ездит к вам да стариньшина, а стары́й козак да Илья Муромець (ише к женам-то ездит!)

Тогды приехал-то к ней Алеша Поповиць млад: «Не ссеките у ей да буйну го́ловы, ише я-то ей взаму́ж возьму».

Это братьица родимые опешили, что «уедем мы да во чисто́ по́лё, а к молодым женам-то ездит Илья Муромец». А они боялись Ильи Муромьца — вся Россиюшка!

149

[НЕБЫЛИЦА]

Это что-то было чудышко чудесное, —

По подне́бесью медведь летат.

Он широкима лапками помахивал,

А коротеньким хвостиком поправливал.

5 А ишо-то было чудышко чудесное, —

По синю морю жернова несет,

А по чисту полю карапь идет.

——

Наталья Федоровна Попова

Н. Ф. Попова в год записи (1937 г.) — 73-летняя жительница дер. Нижняя Зимняя Золотица, последние 20 лет слепая.

Наталья Федоровна — дочь сказителя Ф. Т. Пономарева, одного из лучших былинщиков времени А. В. Маркова. Об отце Н. Ф. Попова вспоминала: «На тонской избушке сидишь с ним, семгу ловишь. Он к пецьке ле́гет. Лежит и поет. Сколько он перепевал! Камьское побоишшо, — долгое то, Илья Муромец да Добрыня Никитич да Олешенька Поповиць». Слышала от отца и «про Олешу и про братьев Петровицей». Сама могла вспомнить только начало былины о Дунае, былину о Чуриле, часть которой пересказала своими словами, и балладу о братьях-разбойниках, про которую говорила, что поет ее ребятам. Вспоминала отдельные стихи из «Ивана Горденовича». Былины и баллады называла одинаково «старина́ми». «Моряночку»