Мы дрались на истребителях - Артем Драбкин

Наш аэродром располагался на узком поле. Это была полоса приблизительно тысяча метров в длину и шестьдесят-восемьдесят в ширину. Вдоль длинных сторон рос лес с деревьями солидного возраста. На опушке с одной стороны и ближе к одному из торцов поля росла огромная сосна. Выше остальных деревьев метров на десять-двенадцать. В густой кроне этой сосны была сколочена площадка, на которой с утра и до вечера непрерывно находился солдат – наблюдатель за воздухом. В его задачу входило вовремя предупредить о налете немецких самолетов на наш аэродром. Он был соединен телефоном с КП.

В торцах этого поля был молодой подрост из деревьев лиственных пород, так что взлетать и садиться можно было только в одном направлении.

В один из боевых дней подул сильный ветер с правой стороны поперек аэродрома. «Боковик» был такой сильный, что полеты прекратили. В мирное время о полетах в таких условиях не было бы и речи, но на фронте с этим не считались. Пришел приказ выслать срочно звено. Приказ есть приказ! Надо выполнять. Командир полка Виктор Васильевич Власов сам стал инструктировать наше звено, выделенное для боевого вылета. Он стал нам дотошно объяснять, что и как нам делать на взлете при сильном боковом ветре. Впоследствии я узнал, что он долгое время был инструктором в Качинской авиационной школе и привык курсантам все «раскладывать по полочкам». Напоследок он несколько раз повторил, чтобы мы придерживали самолет левой ногой, предохраняя от разворота вправо: «Держите левой!» И дал «добро» на взлет.

Первым вырулил и пошел на взлет командир звена гвардии старший лейтенант Г ончар, за ним его ведомый гвардии младший лейтенант Толя Пушилин. А когда стал выруливать мой ведущий гвардии лейтенант Юра Голдобин, я решил, что буду взлетать парой. Так как, взлетая по одному, потом надо догонять, пристраиваться, что ведет к потере времени. Во время перестроений нас могут атаковать немецкие истребители, и мы будем попросту мишенями. А когда взлетаешь парой, то сразу взлетает «боевая единица», и надо только набрать высоту и скорость, и можно встречать противника. И так вырулил, пристроился справа от ведущего. Мы нормально взлетели, и Голдобин тут же пристроился к Гончару. Мы, не теряя времени, полетели к линии фронта. Я, как положено, закрутил головой. Заметил, что нас не четыре самолета, а только три! Где же четвертый? Так как командир звена шел впереди и к нему пристроился Голдобин, значит, нет ведомого командира звена Толи Пушилина. Зенитки не стреляли, немецких самолетов не было, значит, что-то, наверное, с мотором. И самолет, по-видимому, остался на аэродроме.

Когда окончилось время и мы должны были возвращаться на аэродром, нам передали по радио приказ идти не на свой аэродром, а на соседний. Где этот аэродром, мы ориентировочно знали и направились туда. Аэродром был больше нашего, и на нем можно было садиться и взлетать с различными курсами в зависимости от направления ветра, а значит, тут ветер, хоть и сильный, не затрудняет посадку, как это было бы на нашем аэродроме. Нас уже ждали. После посадки показали место нашей стоянки. Выделенная техслужба тут же приступила к осмотру и заправке наших самолетов, а мы собрались втроем и стали обсуждать, почему нет с нами Пушилина. Командир звена спросил Голдобина: «Видел, как взлетал Пушилин?» На что Голдобин ответил, что видел, как тот начал разбег, а потом он отвлекся, так как мы стали взлетать парой и он боялся столкнуться. Так ничего и не уяснив, пошли ужинать. Наутро ветер прекратился, и мы перелетели на свой аэродром. Тут все стало ясно. На взлете, когда оторвался от земли, идя в набор высоты, Пушилин, боясь развернуться вправо и помня инструктаж, что надо больше придерживать самолет левой ногой, увлекся этим и сильно уклонился влево. Левым крылом он наскочил на сосну с наблюдателем, перерубил ствол, так что крона сосны вместе с наблюдателем опустилась, как парашют, на землю (говорили, что наблюдатель ошалел, оказавшись неожиданно на земле). Самолет перевернулся и упал в лесок, находящийся в торце аэродрома. К тому времени, когда мы перелетели, Толю уже похоронили. Мы постояли у сильно исковерканного, не подлежавшего ремонту самолета, помянули Пушилина и стали готовиться к очередному боевому вылету. Война продолжалась.

Однажды мы получили задание звеном вылетать на прикрытие наших войск. Наметили полет и разошлись по самолетам, сели в кабины и стали запускать моторы. Три самолета, запустив моторы, начали взлетать, а мой «леченый» самолет не хочет запускаться. На крылья прыгнули два механика, стараясь хоть чем-то помочь мне, а тройка наша взлетела и, построившись, направилась в сторону фронта. Тогда присутствовавший тут же старший из инженеров показал на стоявший рядом самолет и приказал лететь на нем. Я, садясь в самолет, спросил, где механик этого самолета, кто доложит о готовности к полету. Но мне сказали, что самолет в порядке и полностью заправлен, давай скорей догоняй свое звено. Запустил мотор, взлетел и стал нагонять ушедший вперед. И тут, глянув на правое крыло, в которое был вделан уровнемер, увидел, что он стоит почти на нуле. Кончается бензин. Взгляд на левое крыло – там тоже бензиномер на нуле. Что делать? Лететь дальше, но без бензина – упаду. Вернуться назад, а вдруг баки полные, а бензиномеры врут и отключены или черт их знает что! Доказывай на земле, что я не виноват. Подумают, трус – испугался! Решил: «семь бед – один ответ», заложил глубокий вираж и вернулся на аэродром, а там сразу набежало ко мне начальство. Почему вернулся? Ответил, что бензиномеры на нулях! Два механика прыг на крылья и стали отвинчивать крышки бензобаков. Пока я отвязался и отстегнул парашют. Один докладывает: бензобак сухой, а затем и второй повторяет: и этот бензобак пустой. Ух, как гора с плеч!!!

Перелетели на другой аэродром, поспевая за наступающим фронтом. Вдоль аэродрома лес. Под кроны деревьев загнаны наши самолеты, чтобы не видно было, что здесь аэродром. Причем мой самолет стоит, если так можно выразиться, лицом к взлетной полосе. А слева уступом ко мне под 90 градусов стоит еще самолет, немного впереди меня. Наше звено дежурное. Ракета! Мы должны взлететь! Три самолета уже взлетают, я начал выруливать, а когда катился мимо бокового самолета, остановился, так как заглох мотор. Вот напасть. Тут же мне говорят: давай скорее в соседний самолет. Запуская мотор, хочу выруливать – ручка управления вылетела из руки. Смотрю направо, на сопровождавшего механика, а он показывает – разворачивайся! И тут вспомнил, что передо мной мой же заглохший самолет, который из-за мотора я не вижу. Чуть-чуть я не разбил два самолета. С помощью тормоза и механиков, упершихся в левое крыло, почти на месте разворачиваюсь и выруливаю на старт. Взлет, и через несколько минут догоняю свое звено и пристраиваюсь к нему. Вот теперь порядок!

Я бы не стал сваливать вину на техников. И мотористы, и механик самолетов, и техники звеньев, и инженеры эскадрилий работали с перегрузкой. Особенно зимой, когда на морозе руки пристают к металлу, а в рукавицах внутрь мотора не залезешь. Мы перелетаем на новый аэродром, а несколько самолетов остаются на старом, так как на них проводят ремонтные работы. Затем на отремонтированных самолетах улетают оставшиеся с самолетами летчики, а механики потом на попутных машинах догоняют полк. И так все время, пока идет наступление. Люди работают, а техника отказывает, так как моторесурс ее давно исчерпан.