Чужие пространства - Евгений Гуляковский

До световорота оставался всего один шаг, когда с потолка, хлопая ушами, сорвался слухач. Он падал прямо на меня, но физически не мог нанести мне никакого вреда, а для хорошего заклятия времени у него не хватало. Я пронесся прямо сквозь него и со всего разбега нырнул в световорот вместе с обоими повисшими на мне крейгами.

Едва мы оказались внутри светового потока, жвалы крейгов разжались.

Выбравшись на внутреннюю поверхность световорота, я увидел их внизу под собой. Не знаю, остались ли они живы. Сейчас это уже не имело значения. Добраться до меня у них не было теперь никакой возможности.

Световой поток с огромной скоростью низвергался вниз, увлекая меня за собой к новой, весьма грозной опасности. Столб черной энергии, вокруг которого он вращался, приблизился. Расстояние между ним и поверхностью потока все больше сокращалось. Сейчас столб находился от меня метрах в десяти, и я отчетливо видел, как по его поверхности пробегала легкая рябь, словно он состоял из черного газа, полностью поглощавшего свет.

Я взглянул вниз, на дно бесконечной пропасти, и хотя из-за сильного сверкания почти ничего не увидел, мне все же показалось, что где-то внизу щель между стенами света и черным столбом исчезает.

Вверху, надо мной, беспомощно барахтался в световом потоке слухач. Сейчас он больше всего походил на мокрую курицу, но я знал, каким могуществом черной магии обладает это существо. Если уж слухач не может справиться с захватившими нас силами, то мне остается только покориться судьбе.

По мере того как световая жидкость приближалась к поверхности энергетического столба, скорость вращения потока увеличивалась. Я чувствовал себя так, будто находился внутри гигантской центрифуги. В голове, постепенно усиливаясь, пульсировал мощный звук, словно где-то рядом включили высоковольтный трансформатор, и с каждым оборотом, с каждым пиком этого ритма, с каждой набегавшей звуковой волной во мне что-то происходило. Оседало на дно все лишнее, наносное, очищалась память, выделялась и выкристаллизовывалась вся сила, которую я собрал за три долгих цикла своих жизней. Так всегда бывает перед смертью.

Сейчас мне не нужно было оглядываться, чтобы увидеть ее лицо.

Внизу, подо мной, один из крейгов задел поверхность черного столба.

Последовала ослепительная вспышка, и его тело исчезло.

Из всех возможных путей я выбрал именно этот, почти наверняка ведущий к гибели.

Чуть ниже расстояние между обеими противоположными средами сузилось до ширины ладони.

Меня несло прямо в эту щель.

Толстая кожа куколки с треском лопнула, словно скорлупа набухшего ореха. Долгий сон кончился.

Я лежал на гладком каменном полу. Сводчатый потолок, закругляясь, уходил ввысь и смыкался надо мной в купол гигантского каменного яйца.

Что было до этого? Сон? Смерть? Я не знал.

Прямо передо мной ослепительное острие заканчивало световой столб, уходящий к самому своду. Столб, казалось, висел в воздухе без всякой поддержки и походил на гигантский заточенный карандаш. Ниже, в нескольких метрах от его острия, блестела еще одна узкая полоса света. Вначале я не обратил на нее внимания, но в это время светящаяся капля величиной с лесной орех оторвалась от конуса и медленно упала на световую полосу. Капля без следа исчезла, едва коснувшись ее поверхности.

Я наблюдал за всем этим с полнейшим равнодушием. Безразличие к окружающему и к своей собственной судьбе не вызывало во мне ни протеста, ни удивления.

Ледяной пронизывающий холод шел снизу, от каменного пола. Он воспринимался как нечто само собой разумеющееся, почти неизбежное. Наверное, это все-таки была смерть.

Но далеко вверху, едва различимое из-за нестерпимого сверкания конуса, порхало что-то живое. Лед настолько сковал мои мышцы, сухожилия и даже сознание, что казалось невозможным пошевелить хотя бы пальцем. Любое движение в этом гигантском склепе выглядело противоестественно, и порхание слухача под самым потолком раздражало меня.

Да, это был слухач. Скорее всего тот самый, что последовал за мной в светопоток.

Сейчас он вился под куполом однообразными утомительными кругами, лишь подчеркивая безнадежность собственного положения.

Яйцо не имело ни входа, ни выхода. Я отметил это почти с удовлетворением.

Здесь не было ничего, кроме светящегося конуса и серого постамента с вознесенной над ним световой полосой, собиравшей в себя сочащиеся сверху капли сверкающей жидкости.

Мир вокруг однозначен и прост, таким и должен быть мир склепа. Если бы не бессмысленное метание слухача под потолком, склеп выглядел бы вполне законченным.

Мысли возникали в сознании звонкие, сухие, резкие, как удары колокола.

Само их наличие выглядело здесь противоестественным. В промежутках между ними оставались лишь тишина и холод.

Полнейшее равнодушие овладело мной. Я помнил сейчас все, все знал, и ничто в мире больше не имело значения.

Наверное, так и должно выглядеть преддверие нирваны. Безразличие и холод…

Жаль, что мое сознание слишком долго не может покинуть заледеневшее, совершенно бесполезное тело. Сколько еще будет длиться процесс угасания и чем здесь измеряется время?

На этот вопрос ответ пришел довольно быстро. Капли одна за другой, с мерностью медленно качающегося маятника, беззвучно падали на световое острие. Так сколько капель мне еще придется ждать? Десять? Двенадцать? В промежутке между двумя падениями могли возникать и рушиться вселенные, рождаться цивилизации, появляться на свет и уходить в небытие целые поколения.

«Зачем?»

Этот нелепый вопрос все время зудел у меня в голове. Зачем я прошел дорогой чужих пространств, принял на себя неслыханную муку сознания, заточенного в тело червя, несся по лесам Ангры в шкуре леврана, спасая любимую женщину, умирал в разбитой космической шлюпке и страдал от жажды в пустыне, зачем все это было?

Нет ответа. Лишь беззвучно сорвалась очередная капля. Лишь холод глубже проник в меня. Лишь сильнее стало безразличие.

Воин сам решает, когда ему умереть. Только он способен остановить свое время, погрузив сознание в вечный покой нирваны…

Час пробил. Я устал от чужих пространств. Мой путь оборвется в этом законченном, однозначном, сферическом каменном мешке…

Слухач медленно опускался по невидимой спирали все ниже и ниже.

Единственный провожатый. Единственная живая точка в покидаемом без сожаления мире.

«Скажи мне, левран, не оставляй меня так. Я должна это знать. Я должна это услышать от тебя самого…» — что это было? Голос женщины, прозвеневший в тишине, или всего лишь никчемный отголосок памяти?