Пророчество без букв - Юлия Цезарь

его живот. Если уж не уговорами, то телом звала его к действиям. Раз за разом, стоило ей поймать взгляд Зака, Кая тут же облизывала свои губы, приоткрывала ротик и звала его губы, язык… даже пальцы, которые ей так понравилось облизывать.

В одно из поглаживаний, Кая уж больно резко выгнулась вперёд — это его пальцы едва ощутимо прошлись вдоль позвоночника лунной — вторая после шеи искомая точка. Горячо, даже больно, это невыносимо. Сектар обещал три часа, но Кая умрёт в ближайшие несколько минут. Она уже умирала без своего звёздного. Она уже поняла, что его правильное имя возбуждало, и бессовестно этим пользовалась:

— Закнеыл… Достаточно. Я всё поняла, Закнеыл, — ни черта она не поняла и не догадывалась, за что на неё свалилась эта сладкая пытка.

— Низкий прием, — недовольно проворчал Зак. Если она продолжит звать его по имени, то так он долго не продержится. Но он продолжал свои издевательства: губы на шее, движение рукой вниз по спине. И она опять выгибается, возбуждая своим горячим красивым телом. Зака спасало только то, что он все ещё был в одежде, но противные ткани уже казались тесными и доставляли дискомфорт.

Рубашку — прочь, штаны — к тем же чертям, что и платье. Наконец вожделенная плоть соприкоснулась. Давно возбуждённый член уткнулся во влажное лоно, однако вместо него внутрь проникли длинные пальцы.

— Все ещё хочешь мне отомстить? — шептал в самые губы, уворачиваясь от поцелуев. Лизнул уголок ее рта и позволил ее язычку слегка прикоснуться к его. — Ах, моя непослушная Кая, — он находился на грани, слыша обостренным слухом хлюпающие звуки, которые издавали его пальцы внутри нее.

Почти не контролировал свои движения, почти перестал мучить, желая подвести ее к пику блаженства. Но он ещё не закончил с ней — убрал руку, вынимая пальцы из горячей влаги, слизал соки Каи с них, медленно, прикрывая глаза от удовольствия, чтобы она видела, как ему нравилась каждая ее частичка. И это было последней каплей. Стоны, запах, вкус вместе сорвали последние засовы с его контроля. Прильнув в жарком поцелуе, он вошёл в нее грубо, без предупреждения, на всю длину сразу.

Кая вскрикнула ему в губы, наконец-то добравшись до них и нещадно терзая, кусая, наказывая за всё, что он с ней творил. Он внутри, такой большой, такой горячий, долгожданный. Ненавидела Зака, ненавидела, но любила и хотела. Сейчас, немедленно, двигалась сама, всё что угодно, лишь бы он продолжил то, что делали ненавистные пальцы. Отомстит, ещё как отомстит! И будет во сто крат хуже. Не даст к себе прикоснуться до тех пор, пока не попросит её, не взмолится о пощаде. И Кая, в отличие от звёздного, будет ждать до последнего.

— Я накормлю тебя сакодкой, — с нотками какой-то стервозности зарычала ему в губы. Кусала за нижнюю и до боли тянула на себя. Месть! — Я закую тебя в цепи. Ты полночи будешь терпеть эти муки.

Она ещё помнила советы Валанди. Обхватив эльфа ногами и толкнув на себя, вгоняя его член до конца, Кая сжала свои мышцы, а те с силой обхватили ствол Закнеыла. И так несколько раз, вновь и вновь впиваясь в губы. Каждый раз, чувствуя, как он собирался отпрянуть от нее, больно кусала и держала, пока Зак не сдавался и не возвращался на исходную. Её губы! Будет отыгрываться!

Последний раз она разрешила себе отпрянуть от сладких губ, лишь бы сказать грубость, которую она слышала от других, но никогда не произносила сама кому-то о том, чтобы взял её. Грубое, некрасивое, грязное слово, но не могла ничего с собой поделать. Это он превратил её в это чудовище. Это Закнеыл заставлял её хотеть секса с ним больше, чем воздух, чем пищу, чем саму жизнь. Она постепенно становилась его игрушкой, и дело даже не дурманах. Секс со звёздным и был самым настоящим дурманом.

О, боги! Никто и никогда ему ещё не делал так приятно. Он хотел… Нет, не знал, что делать! Вдруг стало так узко, что каждое движение стало чувственнее во сто крат. Он бы вспомнил добрым словом Валанди, если бы был в состоянии вообще думать о ком-то другом, кроме Каи. И какой там проучить ее за слова о сакодке… Хотел показать ей, кто тут главный, а кто связан, продемонстрировать силу, но с губ предательски сорвался стон от нового, неизвестного ранее ощущения. И после такого она могла не просить. Он брал ее сейчас, и он будет брать её всегда. Она — его, и Зак перегрызет глотку любому, кто посмеет к ней приблизиться. Как животное. Он и был животным в этот момент. Она сделала это с ним, и теперь пусть довольствуется этим. Он закинул ее ноги себе на плечи и ускорился. Не знал, больно ли ей, не контролировал больше это, как и свой оргазм, который настиг его довольно быстро в таком положении, заставляя извергнуться в нее горячим семенем.

Кая хищно улыбнулась, видя резко изменившиеся в нём состояние, и продолжила так делать на протяжении всего процесса, единожды остановившись, дабы выказать своё недовольство из-за новой позы. О нет, было приятно, член идеально надавливал на самые чувствительные точки, движение на которых приближало к пику блаженства. Но она не чувствовала больше его тела, не могла кусаться. А так хотелось…

Кая кончила одновременно с ним, сжимая его коленями и не позволяя выйти. Уткнувшись затылком в подушку и изгибаясь на радость Закнеылу, выпирая все свои прелести. Кая сжала зубы, стараясь сдержать громкий стон, оповещающий о безоговорочной победе звёздного в этой маленькой битве. Наверняка их слышали слуги. Да и Гин с Валанди за стенкой, но как же было плевать на это. Она ещё заставит Зака прекратить скрываться или бояться Гинтара. Заставит его быть с ней так же открыто, как друг с солнечной. А пока…, а пока они вместе, без свидетелей, и это было прекрасно.

— Закнеыл… — томно позвала его лунная. Полузакрытые глаза взглянули на неё, но Кая не спешила продолжать говорить. Что она хотела сказать? Что-то, что напугало её. Совсем чуть-чуть, почти незаметно, и не рискнула произносить это вслух, надеясь, что ему не до её слов. Только перестала сжимать колени, давая ему свободу, а сама, пытаясь отдышаться, расслабилась на кровати, подтянулась на шарфике вверх, к спинке, принимая сидячее положение.

Закнеыл обнял ее за талию и положил голову ей на ноги, целуя животик. То ли извинялся так, то ли благодарил.

Дыхание все никак не могло