Рубеж - Марина и Сергей Дяченко

– В клетке, в подвале. Полоненный, значит, – охотно пояснил Мыкола.

Есаул Шмалько аж ногой притопнул:

– Так за чем дело стало, панове? Отсечь башку злыдню – и кнежу на златом блюде! Шо тут думать?!

– Делать то никак не позволительно, пан есаул! – попытался вмешаться Теодор, но опоздал: сотник Логин наконец пришел в себя.

– Не позволительно?! Не позволительно, чернильная твоя душонка?! Нехристю и душегубцу голову рубить не позволительно?! Да за тем ли я сюда через Рубеж ломился, за тем ли хлопцев с собой тащил-терял, чтоб Дикого Пана грудью защищать?! Ты что мелешь, бурсак?! А ну, давайте мне того харцызяку!..

– Батька, опомнись! Я б сама Мацапуру-выродка на куски порвала! – только кнежу голову отдавать никак не можно! Чернокнижник он, катюга, хуже Дикого Пана!

– Цыть, дура! Разоралась! Ума наживи! – с батькой спорить!

– А я говорю – не отдам! Сперва тогда меня рубите!

– Дура! От ведь дура!

– Господин сотник, ваша дочь полностью права. Голова господина Мацапуры нужна князю для неких магических действий. Если мы ее отдадим доброй волей, то потеряем единственный козырь…

Сале попыталась было спокойным, рассудительным тоном отрезвить сотника и его ополоумевшего есаула – но куда там!

– Замовчь, подстилка Мацапурына!

– Небось дрын его вспомнила – вот и выгораживает, мозги нам заплетает!

– Послушайте своего умного батьку, панна Яринка! Нам бы столько удач в карман, сколько у них войска! Соглашаться-таки надо! Да что ж вы за пана Станислава горой?! – будто он вас гусиными вышкварками с ложки кормил…

– Ото жид! Ото всем жидам жид! Молодцом!

– Верно тебя пан сотник в есаулы прочил!

– Да чтоб я жиду поганому верил? Панна Яринка сказала: не можно – значит, не можно!

– Язык прикуси, Еноха! Или ты с ведьмой заодно?

– Я – с ведьмой?! А ну иди сюды, собачий сын! Я тебе…

– Кто – собачий сын?! Я – собачий сын?! Иду, Мыкола, иду, крапивное семя!..

Скандал ширился, разрастался, расправлял саженные плечи. Ему, скандалу гвалтовичу, было вольготно здесь, на замковом дворе, дышать полной грудью, – наливая лица сизой краснотой, забивая глотки хриплым кляпом брани. Легли ладони на эфесы сабельные, сжались в кулаки, забелели литыми костяшками; катнулись желваки на скулах.

«Армагеддон, – без причины вспомнилось Сале Кеваль удивительное Имя, взятое из самой страшной книги в библиотеке веселого Стася. – Последнее поле».

Вот он наяву: скандал, переходящий в Армагеддон.

Смешно?.. Смейся, Куколка! До слез, до судорог – смейся!

– Га?!

– Ото ж!

– Та хватит вам, хлопцы, кончайте свару!

– Нет, пусть он мне в ясны очи скажет – кто собачий сын?!

– Рубить! Вщерть!

– Не можно!

– Да вы что, сдурели, вражьи дети?!

– Это мы сдурели?! Это мы – вражьи?!

– Это мы – дети?!

– Господа!!!

Голос героя Рио лязгнул боевым железом, и все как-то разом смолкли.

– Отпущенное вам время истекло. К сожалению, нам не удалось прийти к соглашению. Вынужден объявить вам от имени господина Гоара, наместника Серебряного Венца, что в самом скором времени мы будем иметь честь начать военные действия. Переговоры окончены. Всем спасибо.

И герой, бряцая доспехом, полез обратно через стену.

– Докричались, курьи головы?! – Сотник весь кипел, как котел, забытый растяпой-кашеваром над жарким костром. – Теперь из-за того клятого Мацапуры всем гинуть доведется! Эх, канчуками бы вас кожаными! да горелкой вспрыснуть! да по новой канчуками упарить…

Логин обреченно махнул рукой: что, мол, теперь глотку драть?

– Шмалько!

– Здесь я, пан сотник!

– Зброю всю огнепальную перечти быстро. Мне доложишь.

Разумеется, писарчук Хведир со всех ног кинулся помогать есаулу и едва не сбил того со счета своими мудреными словесами. Однако Логин Загаржецкий внимания на бурсацкие вытребеньки не обратил. Про себя бранясь по-черному, окинул цепким взглядом стену – поставь на плечи джуру верного, так еще и с гаком выйдет! – крытую галерею поверху, крепкие ворота, зубцы донжона… Знать бы: сколь далеко дареная махиния бьет? По-любому – куда дальше, чем булдымка или та же фузея. Значит, вон туды ее, матушку, в угловую башню: из башенного окна ворог как на ладони, весь его табор, и укрепления, что перед фортецией возвели.

Запляшут трепака, нюхнув черного пороху!

Никогда реестровый черкас от боя взапуски не бегал, не бывало такого чуда на свете белом! Только это ж не черкасом-реестровцем, а дурнем наипоследним быть надобно – супротив цельного войска с голым гузном переть, когда всех делов-то…

Ладно, после драки за чубы не таскают. Сам виноват, пан сотник: не сумел людей в кулаке удержать, приказать, заставить, на своем настоять – крутись теперь ершом на сковородке!..

– Так что докладываю, пане сотник: гармата – одна, гаковница – одна, кулемет «кропоткинский» – один, пистоля жидовской системы «маузер» – тоже одна. Рушниц шесть имеется, пистолей разных – одиннадцать. И еще у Грома бонбы в запасе: фитильных – чортова дюжина ровно; и новых, бутылочных – семь штук.

– А с зарядами как?

Шмалько на миг замялся, почесал в затылке. А потом решительно вытолкнул вперед взлохмаченного Хведира Еноху:

– Пусть пан войсковой писарь докладает! У него все записано.

– Докладай, Хведир, – кивнул Логин новоявленному войсковому писарю. Ишь, зарделся малый: кумачом горит. – Только гляди у меня: без выкрутасов! не в бурсе!

– Итого зарядов к дивовидной махинии, кулеметом именуемой, в наличии четыреста тридцать семь штук… – поспешно забубнил Хведир, тычась окулярами в мятый листок пергамента, сплошь исчерканный буквицами и цифирью.

Во дает, чернильная душа! и когда сосчитать успел?! – еще подивился Логин.

– …у жидовина Иегуды Иосифыча (сотника чуть удар не хватил: Иосифыча! ну, пан писарь!..) к пистоли «маузер» – сорок девять зарядов, ежели не врет. К рушницам пороху да пуль – на дюжину выстрелов с каждой; к пистолям – до полудюжины; с гаковницы Петровой три раза бахать выйдет, а в гармате – тот заряд, что в ней допрежь имелся. Ежели порох весь до купы собрать, то выйдет и по второму разу в гармату забить, однако же тогда из рушниц и гаковницы палить нечем будет. А кроме того, имеется у меня соображение, пан сотник…

– Хватит, пан писарь. Соображать после будем, коли живы останемся! – оборвал бурсака Логин, почуяв сердцем: сейчас не остановишь хлопца, он до Страшного суда свои «соображения» высказывать будет. – Кто с кулемета палить горазд?