Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время - Александр Петров

Вампиры совокуплялись, засовывали руки и ноги во все отверстия друг другу, грызли себя и других. Они разодрали себе животы, обматываясь кишками как серпантином на карнавале. Потом твари начали высасывать друг другу глаза и шарить языками в пустых глазницах.

Я пропустил момент, тела начали расплываться, но вот уже вместо группы вусмерть обдолбанных существ на песке шевелилась куча сросшихся обрубков плоти.

Все новые вампиры входили в жуткое месиво, крича от наслаждения. Через некоторое время поток поредел и прекратился. Я во все глаза смотрел на это отвратительное зрелище, ища Рогнеду. Но дочка князя не пришла. Впрочем, если бы она и явилась, я не отказался бы от своего намерения.

Вся мерзость была тут, пульсируя единым телом. Натянув кроссполяризаторы, я нажал на кнопку взрывателя. Голубовато-фиолетовый свет разорвал сумерки, яркой звездой засияв среди речных проток и топей, зажигая траву и кустарник.

Биомасса корчилась и горела, проклиная меня каждой клеточкой погибающего тела. Боль мучительно пульсировала в голове, пустой желудок снова и снова выворачивался наизнанку.

Я чувствовал себя совершившим самое ужасное преступление, воздаяние за которое – только войти в огонь.

Но пламя сожгло биомассу, и наваждение прошло. Пространство вокруг окуталось густым, горячим туманом. Дышать было тяжело, как в перетопленной бане.

Я обошел пышущую жаром яму в поисках несгоревших фрагментов. Но живая ткань не была рассчитана на звездные температуры, хоть и сопротивлялась уничтожению поразительно долго.

С вампирами было покончено. Осталось обьяснить свой поступок князю, а заодно решить, что делать с Тамбовом. Впрочем, сначала нужно решить вопрос о власти…»

Эндфилд остановился, пропустив подробности ареста и водворения в камеру.

«…Я снова оказался в камере владимирского централа. «Суздальский», или блок Е, где остряки предполагали размещение плененной верхушки сопредельного княжества, пустовал ввиду отсутствия этих самых правителей. Доблестные рати князя Ивана Васильевича после кратковременных успехов прошлого года снова перешли к вялотекущей позиционной войне.

Меня определили в знакомое узилище, где я когда-то загорал после увлекательного путешествия в болоте и дуэли с боярином Романом. Круг замкнулся. Только сейчас в камере были части для сборки компьютера, монитор, диски с программами. По условиям испытания нужно было собрать аппарат из деталей и запустить на нем файл с давно записанной речью.

– Здорово, камера родная, привет, решеточка стальная, – продекламировал я детские стишки из другого времени.

И подумал: «Ну какого черта я из всех вариантов выбираю самый опасный? Что стоило оглядеться и только потом замочить местных вампиров? Это сошло бы мне с рук после «великой победы» в Мертвом городе.

Но злая память снова и снова показывала мне картинки, как биомасса, вместо того чтобы мгновенно испариться, жила в жарких лучах реакции полного распада десятки секунд. Как погибающие куски заслоняли собой неповрежденную часть жидкого монстра, давая возможность спрятаться или сделать что похуже.

Мне не давала покоя мысль, что биомасса, имеющая в предках не только человека, но и плесень, воспользовалась данным ей временем и образовала жаростойкие споры. Тут, у Владимира, при всей опасности заражения горожан, это не было фатальным. Все на виду, легко обнаружить и уничтожить.

Но в Мертвом городе все иначе. Если споры ждут своего часа где-то в темноте затопленных перегонов между станциями – дело дрянь. С земли снова поползут черви многометрового обхвата, рабочие тела разросшейся биомассы, это вопрос времени.

Такое случится обязательно, через год или сто лет. И может быть люди не будут готовы к нападению.

Тут не отделаешься «светлячками». Только установка генераторов и тонны отравы, слитые в подземелья бывшего метро, гарантируют от нового вала биомассы. Значит, пора мне выходить из подполья и затевать технологическую революцию.

Технологическая революция неизбежно тащила за собой революцию социальную, появление новых классов общества и неизбежное урезание прав верхушки прошлой формации.

Это означает, что князюшка и его бояре из нейтрального рудимента превращались в обузу, тормоз и прямых вредителей.

А если они смогут войти в процесс в качестве фабрикантов и инвесторов, то века хищнической капиталистической эксплуатации гарантированы.

Именно так и будет, поскольку у меня нет ничего, кроме идей. Одно дело соорудить что-то на коленке, пусть даже это мощное оружие.

Другое – собрать громадные машины, используя труд тысяч людей, громадные цеха и сотни не принадлежащих мне лично станков. За это придется не единожды поклониться, обещая владельцам молочные реки и кисельные берега.

Как следствие придется «поднять» собственников производительных сил, а лишь потом, если они позволят, подниматься самому. В лучшем случае это дорога длиной в десятки лет. А в худшем…

Тут я даже поежился он налетевшего озноба.

При особом невезении возможна организация общества, где образованные и богатые супервластители на три головы возвысятся над морем двуногой серости, по уровню развития не отличающейся от пещерных людей.

Вот они уже и Живые Боги, сошедшие с небес и правящие подвластным быдлом, дающие милость или творящие суд и расправу как им заблагорассудится.

Обезьяне нельзя давать гранату, а мелкотравчатым феодалам технологии М-распада и волнового психовоздействия. Очень скоро, не успеешь хлопнуть глазами, эта дешевая постапокалиптическая банда миллиардами расплодит двуногую серость, чтобы утверждаться над ней в своей избранности…

А значит, наступило время единственно возможной в диком обществе революции в виде исполнения давнего пророчества».

«Да, далеко смотрел, – подумал Эндфилд. – Про отъём энергии пока не знал, но суть процесса понимал интуитивно».

Капитан продолжил запись, пропустив несколько незначительных, на его взгляд, сцен.

«…Только я разложил всякую электронную разность и собирался устанавливать блок питания, дверь распахнулась. За ней показались жрицы в черных плащах с капюшонами и конвой амазонок в ночной форме. Они тащили нечто шевелящееся. В полутьме невозможно было разобрать что. Лязгнули замки наручников, и воительницы кинули это в камеру.

Следом стремительно влетела высокая, худая старуха в черном, вибрируя от переполняющей ее ненависти. Не допускающим возражений тоном она приказала, чтобы все остались за дверью.

То, что я принял за куль с каким-то животным, оказалось женщиной в пыльной и грязной одежде с мешком на голове.

Преподобная злобно пнула ее ногой. Я догадался, кто это.

Ко мне пожаловали Преподобная мать и ведьма Лесовичка, культовый и оккультный лидеры амазонок. Подруги-соперницы – Таня и Аня, которых я помнил еще студентками.