Иван III - Николай Борисов

Князь Холмский не нарушил клятвы и оставался на московской службе до кониа своих дней. Однако опала на героя Шелони оказалась лишь первой ласточкой. У московской аристократии со временем становилось все больше причин для столкновений с Державным. «Летописные источники замалчивали эти столкновения и следовавшие за ними опалы, о некоторых мы узнаем лишь по косвенным данным — по послужильцам распущенных боярских дворов, испомещенным на новгородской территории. На основании этих материалов устанавливается, что опалам подверглись: Василий Образец, Иван Васильевич Ощеря, Иван Дмитриевич Руно, Михаил Яковлевич Русалка, Иван Иванович Салтык-Травин, Андрей Константинович Шеремет, князь Александр Шемяка-Шаховской» (55, 358). Изучая послужные списки пострадавших бояр, можно заметить, что «все известные опалы относятся к одному периоду — 80—90-м годам XV века… Очевидно, в годы решительной перестройки государственной системы Иван III разошелся с радом приближенных к нему людей» (55, 360).

В одном ряду с названными выше именами можно поставить и пострадавших осенью 1484 года братьев Василия и Ивана Борисовичей Тучко Морозовых. Об этом под 6993 сентябрьским годом (1 сентября 1484 — 31 августа 1485 года) сообщает известная своими уникальными известиями Ермолинская летопись: «Тое же осени поймал князь велики своих двоих бояринов, Василия да Ивана Тучков» (29, 162).

Оба брата происходили из старинного московского боярского рода Морозовых. Уже в 60-е годы они занимают видные посты при дворе, а в 70-е и начале 80-х деятельно участвуют в событиях, связанных с покорением Новгорода и «стоянием на Угре». В это время братья «занимали ключевые позиции и в Думе, и во дворце: Василий Тучко был конюшим, а Иван Тучко — дворецким» (82, 239). «Около 1483 года Иван III распустил боярские дворы, среди них и дворы братьев Тучковых» (82, 239). Вероятно, это вызвало общее недовольство, выразителями которого стали предводители московской знати братья Тучковы. Соответственно, они и были избраны жертвами показательной экзекуции.

Расправы со старыми боярами, разумеется, совершались не в одночасье, а волнами, по методу Аристотелева тарана. Падение одного боярского семейства не угрожало всему сообществу и лишь вызывало злорадство среди других. Но через некоторое время наставал черед и для этих.

В начале 80-х годов, после Новгорода и Угры, Иван III приходит к выводу о необходимости произвести «перебор людишек». Бояре, верой и правдой служившие еще Василию Темному, а затем и его молодому наследнику, были воспитаны в старых традициях. Они не могли понять и принять новую систему отношений внутри господствующего класса, которая сложилась к этому времени. Старая система, основанная на уважении к личности и имущественным правам знати, уступила место новой, построенной на всеобщем холопстве и относительности любых имущественных прав. В соответствии с этим и «старая гвардия», на плечах которой Иван взошел на трон, должна была уступить место новому поколению. На смену соратникам шли придворные, а за ними уже вставали серые ряды приказной бюрократии.

Смена поколений в московских верхах, усугубленная сменой менталитета, сопровождалась драматическими коллизиями. Ветераны, стоявшие уже одной ногой в могиле, порой не стеснялись говорить Державному все, что они о нем думали. Иван Грозный в послании к князю Курбскому стремится доказать, что и предки последнего были врагами московских государей. «Но понеже убо извыкосте (привыкли. — Н. Б.) от прародителей своих измену учинити: яко же дед твой, князь Михайло Карамыш, со князем Андреем Углецким на деда нашего, великого государя Иванна, умышлял изменныи обычаи… тако же и матери твоей деды, Василеи да Иван Тучки, многая поносная (оскорбительные. — Н. Б.) и укоризненная словеса деду нашему, великому государю Ивану, износили…» (15, 38).

Стремясь держать московскую аристократию в узде, Иван в то же время не хотел озлоблять ее ненужной жестокостью. Братья Тучко, судя по всему, отделались некоторым сроком тюремного заключения. Во всяком случае, сын старшего из них, Михаил Васильевич Тучков, сделал неплохую карьеру при Василии III (82, 240).

По традиции за опальных придворных заступался митрополит. Проповедь милосердия считалась его пастырским долгом. Понимая это, правители терпимо относились к такого рода вмешательству в их дела. Однако результаты «печалования» зависели, конечно, от многих обстоятельств и прежде всего — от способности главы Церкви твердо настоять на своем перед лицом государя. Чем отличились на этом поприще митрополиты Феодосии и Филипп — неизвестно. Митрополит Геронтий, поначалу много споривший с государем по разным вопросам, в конце концов был сломлен. Современники упрекали его в том, что он «бояшеся Дръжавнаго» (86, 471).

Под тяжкий молот московского «правосудия» попадали и те литовские князья русского происхождения, которые не успели (или не захотели) вовремя перебежать к Ивану III и оказались в его руках уже в качестве пленников. Так случилось, например, с одним из князей Вяземских, владения которых были захвачены московскими войсками в 1493 году. «И взяша Вязьму, и Дорогобуж, и Мченеск, и много панов привели служивых. И князь великий розослал по городом в засаду, а князь Михаила Вяземскаго послал на Двину, и там умре в железех» (37, 98). Захваченных в битве при Ведроши (14 июля 1500 года) литовских пленных также (за редким исключением) постигла тяжелая судьба. «Князь же великий розосла всех князей литовских и панов по городом в заточение, а князя Коньстяньтина Острожскаго, оковав, посла в заточение на Вологду. И велел его не нужно (не сурово. — Н. Б.) держати, и пойти, и кормити доволно, а иным воеводам и князем и паном кормили по полу денге на день, а князю Констянтину Острожскому кормили по 4 алтына на день» (37, 99).

Свирепость Ивана III в некоторых случаях объяснялась не только общей жестокостью нравов того времени (ведь наш герой был современником легендарного злодея валашского воеводы Дракулы!), но и инстинктом самосохранения. Как внешние, так и внутренние враги искали возможности уничтожить грозного государя при помощи яда или кинжала. Можно только догадываться о том, какие строгие меры безопасности он должен был принимать, чтобы не доставить своим врагам столь легкой победы. Ведь в случае его внезапной кончины Московское государство могло надолго погрузиться в династическую смуту.

В начале 1493 года Москву всполошила весть о раскрытии заговора, нити которого тянулись в Литву. Целью заговорщиков было убийство великого князя. Ненависть литовцев к Ивану объяснялась уже тем, что в ходе длительной московско-литовской войны, начавшейся в 1487 году, великокняжеские воеводы одерживали одну победу за другой. «Успехи русских войск были столь значительны, что в начале 1493 года Александр (великий князь Литовский. — Н. Б.) ожидал их дальнейшего продвижения в глубь Литовского княжества и отдал распоряжение Юрию Глебовичу готовить Смоленск к обороне» (81, 100). Смерть Ивана могла бы избавить Литву от многих неприятностей.

Летописцы рассказывают о литовском заговоре ретроспективно: начиная с конца и постепенно возвращаясь к началу. «Тоя же зимы, генваря 31, князь великий казнил князя Ивана Лукомского да Матиаса Ляха толмача латынскаго, сожгоша их на реке на Москве пониже мосту в клетке; да казнил дву братов смолнян, Богдана да Олехна Селевиных, торговою казнию, — и Богдан умре от торговыа казни, а Олехну головы ссекли, — про то, что они посылали з грамотами и с вестми человека своего Волынцова к князю великому Александру Литовскому. А князя Ивана Лукомскаго послал к великому князю служити король полский Казимир (умер в 1492 году. — Н. Б.), а привел его к целованию на том, что ему великого князя убити или зелием окормити, да и зелие свое с ним послал, и то зелие у него выняли. Да сказал князь Иван Лукомской на князя Федора на Белского, что он хотел бежати от великого князя в Литву; и князь великий за то велел князя Феодора изымати да послал его в заточение в Галич…» (20, 235).