Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру

смотрят глаза Ларсана, скрытые за одними из очков. Темные стекла – и за ними Ларсан!

И вдруг это чувство пропало. Я перестал ощущать на себе взгляд и вздохнул с облегчением. Мне ответил чей-то вздох. Рультабийль? Или дама в черном тоже только что ощутила эту тяжесть – тяжесть взгляда? Раздался голос Старого Боба:

– Князь, я вовсе не думаю, что ваша последняя кость середины четвертичного периода…

Темные очки пришли в движение.

Рультабийль встал и сделал мне знак следовать за ним. Я побежал в наш зал заседаний. Как только я появился, он закрыл дверь и спросил:

– Почувствовали?

Мне было никак не отдышаться, и я пробормотал:

– Он там! Там, или мы сходим с ума. – Немного помолчав, я добавил уже более спокойно: – Знаете, Рультабийль, очень возможно, что мы действительно сходим с ума. Навязчивая мысль о Ларсане доведет нас до палаты для буйных, мой друг. Сидим в замке всего двое суток, и вы видите, в каком мы уже состоянии…

– Нет, нет, – перебил Рультабийль. – Я чувствую, он здесь. Я почти касаюсь его. Но где? Когда? Попав сюда, я сразу почувствовал, что мне следует все время быть здесь. Нет, я не попадусь в западню. Я никуда не пойду его искать, хотя и видел его за пределами замка, и вы тоже его там видели.

Внезапно Рультабийль успокоился, нахмурил брови, закурил трубку и сказал, как в доброе старое время, когда он не знал об узах, связывающих его с дамой в черном, и движения сердца не мешали ему рассуждать:

– Поразмыслим.

Рультабийль сразу же припомнил правило, которым пользовался много раз и которое беспрестанно повторял, чтобы не дать видимости себя обмануть: «Ларсана следует искать не там, где он появляется, а там, где он прячется». За этим последовало дополнительное правило: «Он появляется здесь или там для того, чтобы никто не увидел, где он на самом деле».

Затем Рультабийль заговорил:

– Ох уж эта мне видимость! Знаете, Сенклер, бывают минуты, когда мне хочется вырвать у себя глаза, чтобы начать правильно рассуждать. Давайте сделаем это – всего минут на пять, – и тогда, быть может, мы все увидим как надо.

Он сел, положил трубку на стол, обхватил руками голову и сказал:

– Все, глаз у меня уже нет. Скажите, Сенклер: кто находится в этих каменных стенах?

– Кого я вижу в этих стенах? – повторил я.

– Да нет же! У вас тоже нет больше глаз, вы не видите ничего. Перечисляйте не глядя. Перечисляйте всех подряд.

– Во-первых, вы и я, – поняв, к чему он клонит, ответил я.

– Прекрасно.

– Ни вы, ни я не являемся Ларсаном, – продолжал я.

– Почему?

– Почему? Скажете тоже!

– Нет, это вы должны мне сказать – почему? Я согласен: да, я не Ларсан; я в этом уверен, потому что я – Рультабийль. Но вы, тот, кто сидит напротив Рультабийля, скажите: почему вы не Ларсан?

– Но вы же видите!

– Несчастный! – воскликнул Рультабийль, еще сильнее прижимая кулаки к глазам. – У меня же нет больше глаз, я не могу вас увидеть. Если бы Жарри из отдела борьбы с азартными играми не видел своими глазами в Трувиле, как граф де Мопа садится метать банк, он поклялся бы, что карты взял в руки Балмейер. Если бы Нобле из отдела меблированных комнат не столкнулся однажды вечером у Труайона лицом к лицу с человеком, в котором признал виконта Друэ д’Эрлона, он поручился бы, что человек, которого он пришел арестовать и не арестовал, потому что увидел его, – это Балмейер. Если бы инспектор Жиро, знавший графа де Мотвиля, как вы меня, не увидел его однажды на скачках в Лоншане за беседой с друзьями, он арестовал бы Балмейера. Понимаете ли, Сенклер, мой отец родился раньше меня, и, чтобы его арестовать, нужно изрядно попотеть.

Последние слова Рультабийль проговорил глухо, с такой дрожью и отчаянием в голосе, что у меня сразу же пропала последняя способность к рассуждению. Я лишь воздел руки к небу, но Рультабийль этого не видел – он не хотел ничего больше видеть.

– Нет-нет, больше никого не нужно видеть, – повторил он, – ни вас, ни господина Стейнджерсона, ни господина Дарзака, ни Артура Ранса, ни Старого Боба, ни князя Галича. Но нужно знать, почему кто-нибудь из них не может быть Ларсаном. Погодите, я только передохну немного за этими стенами…

Я уже почти не дышал. Под сводами потерны послышались четкие шаги Маттони, который заступил на дежурство.

– А слуги? – выдавил я. – А Маттони? А другие?

– Я знаю точно, что они не покидали форт Геркулес, когда госпожа и господин Дарзак видели Ларсана на вокзале в Буре.

– Все-таки признайтесь, Рультабийль: они вас не занимают, потому что несколько минут назад никто из них не прятался за черными очками.

– Замолчите, Сенклер! Вы действуете мне на нервы сильнее, чем моя мать! – топнув ногою, вскричал Рультабийль.

Эта сказанная в гневе фраза странно поразила меня. Только я собрался спросить у него, очень ли взволнована дама в черном, как он не спеша заговорил:

– Первое: Сенклер не может быть Ларсаном, потому что был со мною в Трепоре, когда Ларсан находился в Буре.

Второе: профессор Стейнджерсон не может быть Ларсаном, потому что был между Дижоном и Лионом, когда Ларсан находился в Буре. Точнее, он приехал в Лион за минуту до Ларсана. Господин и госпожа Дарзак видели, как он выходит из поезда. Но все остальные могли быть в Буре и, значит, могут быть Ларсаном – если, конечно, чтобы быть Ларсаном, достаточно было находиться в тот момент в Буре. Там был Дарзак; затем Артур Ранс перед прибытием профессора и господина Дарзака два дня где-то пропадал. Он приехал прямо в Ментону и сразу встретил их (когда я специально спросил об этом миссис Эдит, она подтвердила, что муж отсутствовал два дня по делам). Старый Боб ездил в Париж. И наконец, князя Галича не видели в эти дни ни в пещерах, ни где-нибудь еще. Возьмем для начала господина Дарзака.

– Рультабийль, но это же кощунство!

– Сам знаю.

– Это глупость!

– И это знаю… А впрочем, почему?

– Потому что, – выйдя из себя, закричал я, – пусть Ларсан гений, пусть он может обмануть полицейского, журналиста, репортера, даже самого Рультабийля; пусть он может обмануть даже дочь, выдав себя за ее отца – я имею в виду господина Стейнджерсона, – но никогда ему не обмануть женщину, выдав себя за ее мужа! Друг мой, Матильда Стейнджерсон знала господина Дарзака задолго до того, как вошла с ним под руку в форт