Домик в Оллингтоне - Энтони Троллоп

– Мистер Поллисер! – сказала Гризельда, и хотя она не сделала сцены, хотя только просто взглянула на него, но Поллисер увидел, что попал впросак.

– Неужели я не могу называть вас Гризельдой?

– Конечно не можете. Потрудитесь, пожалуйста, посмотреть, здесь ли мои люди.

Поллисер с минуту простоял, не зная, что делать.

– Посмотрите, здесь ли моя карета? – Отдавая это приказание, она еще взглянула на него, и только после этого взгляда в Поллисере явилось повиновение.

По возвращении он уже не застал ее на месте, но он слышал, как имя ее произнесено было на лестнице, видел даже ее голову в то время, как она грациозно спускалась с лестницы, среди множества провожавших. Он больше никогда не делал попытки объясняться в любви леди Думбелло, и положительно разрушил все надежды леди де Курси, мистрис Прудье и леди Клэндидлем.

Желая познакомить интересующихся судьбой мистера Поллисера с дальнейшим результатом этой неудавшейся попытки, познакомить тем более, что мне уже не придется в моем рассказе возвращаться к нему, я прошу у читателя позволения забежать немного вперед и сообщить, что делала для него фортуна к концу этого лондонского сезона. Всем известно, что в ту весну леди Глэнкора Макклюски была вывезена в свет, как всем известно также, что она, как единственная дочь лорда Энльза, считалась наследницею огромного богатства. Правда, что родовые имения Скэй, Стаффа, Молл, Арран и Бют, вместе с титулом и округами Кэйгнес и Россмир, перешли к маркизу Аулдрики, но именья в Фэйфе, Абердине, Перте и Кинкардиншэйре, занимающие большую часть этих округов, угольные копи в Ланнарке, а также огромное имение в самом Глазгове достались леди Глэнкора. Это была хорошенькая девушка, с светлыми голубыми глазками, с волнистыми белокурыми волосами, весьма приятными для глаз. Леди Глэнкора была небольшого росту, и в ее счастливом круглом личике недоставало, быть может, только высшей прелести женской красоты. Улыбка никогда не покидала это личико, так что особенно приятно было смотреть на него, непринужденность, с которою она танцевала, разговаривала и принимала участие во всех удовольствиях, была просто очаровательна. Она была влюблена в лошадь, на которой каталась, положительно влюблена. У нее была маленькая собачка, которую она любила не меньше лошади. Подруга ее юности, Сабрина Скотт. О, что это была за девушка! А ее кузен, маленький лорд Эйльз, наследник маркиза, был такой милашка, что леди Глэнкора всегда осыпала его поцелуями. К сожалению, ему было только шесть лет, так что не представлялось никакого вероятия, что богатые имения их могли бы слиться вместе.

Несмотря на очаровательную красоту, леди Глэнкора даже при первом выезде в свет, наделала своим друзьям много беспокойства и почти довела до отчаяния маркиза Аулдрики. В Лондоне в то время был один чрезвычайно красивый мужчина, который страшно мотал деньги, не менее страшно любил водку, которого все знали в Ньюмаркете, но которому никто ни в чем не верил, который, как говорили, заражен был всеми пороками и которого отец не пускал к себе на глаза. С этим-то господином леди Глэнкора никогда не уставала танцевать. Однажды утром она объявила своему кузену-маркизу с разгоревшимися глазками, ведь круглые голубые глазки тоже могут разгораться, что Бурго Фицджеральд грешнее самого греха. О боже, что при таких обстоятельствах должен был делать маркиз, озабоченный участью фамильных имений!

Но прежде чем кончился сезон, маркиз и герцог считали себя счастливыми людьми, и мы будем надеяться, что леди Глэнкора была тоже довольна. Мистер Плантаженет Поллисер раза два протанцевал с ней и признался в любви. Он имел свидание с маркизом, которое кончилось в высшей степени удовлетворительно и на котором все было устроено. Глэнкора, без всякого сомнения, рассказала, каким образом она получила от Бурго Фицджеральда гладкое золотое кольцо и как возвратила его, но я сомневаюсь, сказала ли она о волнистом локоне золотистых волос, которые Бурго и теперь еще бережет в своей шкатулке, сделанной собственно для хранения подобных сокровищ.

– Плантаженет, – сказал герцог с необыкновенной горячностью, – в этом, как и во всех других делах, ты показал себя именно тем, чем я всегда желал тебя видеть. Я объявил маркизу, что Матчин Прайори со всеми угодьями будет отдан тебе немедленно. Это превосходнейшее поместье. Свадебным подарком Глэнкора будут Гога.

Всего более понравилась мистеру Поллисеру искренняя, непритворная радость мистера Фотергилла. Наследник Поллисеров исполнил свой долг, и мистер Фотергилл считал себя истинно счастливым человеком.

В предыдущей главе было сказано, что леди де Курси в последних числах апреля давала в Лондоне большой бал, поэтому можно подумать, что де Курси находились в хороших обстоятельствах, но я боюсь, что подобный вывод будет ошибочен. Во всяком случае, леди Александрина далеко не была в хороших обстоятельствах, как только ее мать приехала в Лондон, леди Александрина стремглав поскакала в Портман-сквэр с длинной повестью своих страданий.

– Ах, мама, может быть, вы не поверите, но он почти никогда не говорит со мной.

– Душа моя, в мужчинах бывают недостатки хуже этого.

– Целый день я сижу дома, никуда не выхожу. Он никогда не возьмет кареты для меня. На прошлой неделе пригласил прогуляться, когда пошел дождь. Я видела, что он ждал, когда начнется дождь. Вы только подумайте, я не была даже на трех вечерах в течение целого месяца, никуда не выезжала, кроме Амелии, а теперь он говорит, и туда не будет ездить, потому что дорого стоит. Вы не можете представить себе, какой неудобный дом, в котором мы живем.

– Ведь ты видела, что выбирала?

– Видела, разумеется, но я не знала, что это будет за дом.

Амелия говорила, что дом не хорош, а он и слышать не хотел. Он ненавидит Амелию. Я уверена в этом, потому что он всегда говорит такие вещи, которые могут оскорбить и ее, и мистера Гезби. Хорош тоже и мистер Гезби. Как вы думаете? Объявил Ричарду, чтобы тот искал себе место. Вы никогда не видели его, но это очень хороший слуга. Ему отказывает, а другого не нанимает. Я не хочу жить с ним, не имея прислуги.

– Милое дитя мое, пожалуйста, не думай о том, чтобы бросить его.

– Мама, я буду думать. Вы знаете, что за жизнь веду я в этом доме. Он никогда не говорит со мной, никогда. Приходит домой перед самым обедом в половине седьмого, и только что покажется, сейчас же уходит в свою комнату. За обедом молчит, а после обеда спит. Завтракает всегда в девять, а в половине десятого выходит из дому, хотя я знаю, что в должность раньше одиннадцати часов не является. Если мне понадобится что-нибудь, он говорит, что нет денег. Я никак не думала, что он скупой, а теперь вижу, что он скряга в душе.

– Лучше быть скрягой, Александрина, нежели мотом.

– Не знаю, что из двух лучше. Он не может сделать меня еще несчастнее. Слово «несчастная» еще не совсем выразительно. Что могу я делать в таком доме, как наш, одна-одинешенька с девяти часов утра до шести вечера? Все знают, что он за человек, и потому никто не хочет навещать меня. Откровенно говорю вам, мама, я не в силах более переносить такое положение. Если вы не поможете мне, я буду искать помощи на стороне.