Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

Отец Доментиан, безусловно, понял скрытое значение государевой речи. Он мог бы отказаться принять утварь, однако не отказался, воскликнув:

- Богоугодное дело ты совершил, сыне, - после чего не удержался, взял кадило и несколько мгновений восхищённо глядел на него.

Толпа монахов тоже пришла в движение, желая посмотреть, но отец Доментиан передал вещь одному из своих помощников, у которого на поясе висели ключи:

- Возьми с собой двух братьев и запри всё это, сам знаешь где.

Влад молча улыбался, видя, что подарок понравился, а настоятель, не скрывая радостного умиления, сказал:

- Сыне, ты принёс в обитель так много даров! Так много, что о них уже идёт молва. Я не удивлюсь, если со временем о тебе станут говорить, будто ты и есть основатель этой обители. Даже я, думая о твоей щедрости, порой забываю, что монастырь стоит на этом острове со времён твоего деда Иоанна Мирчи.

Сказав ещё пару любезностей, настоятель пригласил князя в трапезную - в просторные и светлые каменные палаты, обставленные такими красивыми столами и лавками, будто здесь ели не монахи, а знатные вельможи.

Посредине трапезной возвышался стол, за которым обычно ел настоятель и его помощники, но сейчас за этим столом предстояло обедать государю, и Влад знал - всё во время трапезы будет совершаться не столько по монастырскому обычаю, сколько по обычаю дворцовому.

Возле стола выстроились монахи, ответственные за кухню и кладовые, чтобы по первому же слову принести гостю то, чего он попросит, если вдруг этого не окажется под рукой. Монастырский чашник и разносчик тоже были здесь, готовясь служить Владу так, как служили бы слуги во дворце, и даже отец Доментиан всем своим видом показывал, что на время государевой трапезы станет не столько настоятелем монастыря, сколько приветливым хозяином и развлечёт венценосного гостя приятной беседой.

Между тем княжеские охранники и челядинцы во главе с Войкой тоже не остались без внимания и помощи, ведь монахи помогали им устроиться в княжеской хоромине, стоявшей напротив церкви справа от главных ворот и длинным боком почти примыкавшей к крепостной стене.

Влад возвел эти хоромы для того, чтобы можно было останавливаться в обители, не стесняя братию, и его поступок говорил о многом. Румынские государи строили себе подобное жильё в той или иной обители, когда желали показать, что именно она - самая любимая, так что хоромы в Снагове недвусмысленно говорили о том, что младшему Дракулу этот монастырь милее прочих.

В Снагове изначально собирался возвести хоромы отец Влада, но не успел, поэтому их возвёл сын, чем очень обрадовал братию. "То ли ещё будет", - подумали монахи и не ошиблись. Всякий раз, проходя мимо хоромины, они вспоминали о богатых дарах своего венценосного покровителя, хотя скромный вид хоромины никак не способствовал появлению мыслей о богатстве.

Здание получилось довольно простое, двухэтажное, с каменными белёными стенами, а от остальных монастырских построек оно отличалось лишь новой крышей из дранки, ещё не успевшей потемнеть, и красивой деревянной галереей, опоясывавшей весь второй этаж.

Во втором этаже находились жилые комнаты государя и его людей, причём большинством окон эти комнаты смотрели на юг, что роднило их с дворцом в городе Букурешть, где самый лучший вид тоже был на юг.

В столице княжеские хоромы стояли на низком берегу реки Дымбовица, отступив от неё лишь настолько, насколько нужно, чтобы обезопасить постройку от весеннего половодья. Вокруг стояли городские дома, причём весьма высокие, так что из окошек государева жилища открывался широкий обзор только на реку и на дальний берег, ничем не застроенный, где равнина тянулась далеко, пока не упиралась в лес на горизонте.

Так же было и в Снагове, только вместо реки - озеро. Можно сказать, младший Дракул устроился в монастыре почти как дома, и сейчас его монастырский дом ожил, потому что на первом этаже, в конюшне слышалось фырканье лошадей, знавших, что им вот-вот насыплют монастырского овса, а на втором этаже топотали государевы слуги, раскладывая вещи по сундукам и выветривая из комнат застоявшуюся сырость.

В то же время самый старший из государевых слуг, боярин Войко, был занят более важным делом - донимал монастырских кладовщиков, требуя выдать тюфяки и подушки. Не забыл он попросить и свечи для государевых покоев, а в остальные покои - щепы для лучин.

Часть государевых людей помогала ему отнести всё добытое в хоромину, пока другие княжеские слуги, уже избавившись от кафтанов и закатав рукава рубах повыше локтя, таскали воду из колодца, чтобы напоить коней и умыться. Все надеялись, что за хлопотами не заметят, как закончится государева трапеза, после которой в монастырской трапезной полагалось кормить остальных приезжих.

* * *

Влад приехал в монастырь в понедельник перед самым Успением, когда предписано сухоядение, но даже в этот день монахи извернулись и порадовали венценосного гостя. В дни сухоядения нельзя есть ни жареного, ни варёного, ни печёного, ни копчёного, ни мяса, ни рыбы, ни яиц, ни сметаны, ни молока, ни масла, которое из молока приготовлено. Можно есть только хлеб, но пресный, а всё прочее дозволенное - потреблять сырым или солёным.

Казалось бы, монахи, стеснённые такими правилами, должны были предложить государю солёную капусту и солёную редьку, но в обители никогда бы не осмелились на такую дерзость. "Как можно потчевать государя солёной капустой, когда на дворе такая жара! - рассуждали монастырские повара. - Государь привозит дорогие подарки, а ему на стол подавать солёную капусту? Конечно, нет!"

Вот почему в день строгого поста государев стол был лишь по форме постным, а по сути праздничным, и чувство праздника создавал, в первую очередь, красивый хлеб из белого теста - хоть и пресный, но всё равно вкусный, потому что он ещё хранил тепло печи, из которой вышел. Рядом стояла бадья с пчелиным мёдом, лакомиться которым позволялось даже в дни сухоядения, а по другую сторону от хлеба, на почётном месте оказалось блюдо с персиками, которые в Румынии росли только близ Дуная, у самой границы с Болгарией. "Значит, настоятель нарочно озаботился купить это лакомство", - подумал Влад, сидя за столом и разрезая один из плодов.

Не менее притягательным казалось блюдо со спелыми тёмными вишнями, каждая из которых выглядела так, будто их нарочно выбирали, чтоб без единого изъяна. У этих ягод Влад видел только один недостаток -