Лесной бродяга - Габриэль Ферри

— За мной, Розбуа!

Канадец не раздумывая поспешил за другом, упал рядом в тот самый момент, когда сидевший на корточках метис выискивал точку прицела. Но уже никого из своих врагов, крови которых он так жаждал, он не увидел перед собою, так как и Фабиан с Вильсоном тоже успели спрятаться за один из бобровых домиков.

Тогда пираты открыли из-за укрытия смертоносный огонь по вакеро, продолжавших еще сражаться.

— Черт возьми! Этих негодяев нельзя оставить, но и нельзя позволить им убежать! — сказал Хосе.

— Конечно. Ни в коем случае! Хотя бы ценою собственной жизни, а я заставлю обоих расквитаться со мною за все, что вытерпел от них!

Но, говоря это, канадец уже в какой раз опустил дуло своего карабина, оказавшегося совершенно бесполезным в сложившейся ситуации. В то же время его взор с тревогою перебегал от дерева, где прятались пираты, к Фабиану. Хотя последний находился в полной безопасности возле Вильсона, тем не менее Розбуа беспрестанно беспокоился за судьбу своего любимца.

— Нет, нет, — бормотал охотник, — пока они живы, я не успокоюсь! Пора с ними кончать!

В это время два выстрела, сделанных пиратами, свалили его двух вакеро.

— Дьявольщина! Этак они всех перестреляют! — обозлился канадец. — Постой-ка, Хосе, вот простой способ приблизиться к ним!

С этими словами охотник уперся в дерево, за которым они лежали, и круглая масса, сорванная со своего ложа, выкатилась вперед на один шаг.

— Отлично! — обрадовался испанец. — Вильсон, сэр Фредерик! Если негодяи предпримут хотя бы малейшую попытку к бегству, изрешетите обоих нещадно! Не спускайте глаз с них!

Испанец принялся помогать другу, и зрителям открылось зрелище одного из наиболее оригинальных поединков, какие представляют собою, в сущности, почти все рукопашные схватки в индейских войнах.

Лежа плашмя за стволом, охотники катили его перед собой; потом останавливались, наблюдая за малейшими движениями врагов, а также исследуя пройденное уже пространство.

— Кровавая Рука, старый мошенник! — негодовал Хосе, не в состоянии далее сдерживать ярости, накопившейся у него в груди при виде двух ненавистных врагов. — И ты, поганый ублюдок! Ни одно самое поганое животное не польстится на ваши проклятые трупы!

Необычное зрелище представляли эти четыре человека — храбрейшие и искуснейшие стрелки прерий, готовые сойтись в смертельной схватке.

— Смелее! — кричал Вильсон, ободряя охотников. — Вы почти касаетесь дерева этих гадин. Если башка одного из них высунется из-за дерева хоть на одну линию[80], я берусь всадить в нее пулю. Клянусь генералом Джексоном, я хотел бы быть на вашем месте!

В самом деле, оба дерева находились уже так близко одно от другого, что пираты, сидевшие теперь молча и неподвижно, явственно слышали тяжелое дыхание охотников, кативших тяжеленный ствол.

Внезапно метис разразился проклятиями:

— Стреляй вверх, Кровавая Рука!

Он указал глазами на высокое дерево, куда влезли два команча, один из которых уже прицелился.

— Дьявольщина! Несподручно, но попробую!

Раздавшийся сверху выстрел опередил пирата. Отщепленный пулей кусок дерева раскровянил ему лоб.

Рискуя получить пулю, метис откинулся на спину и выстрелил. Несмотря на свое неудобное положение, он попал в цель, и не успевший выстрелить второй команч свалился с дерева замертво.

— Скорее сюда! — крикнул Кровавая Рука. — Разве не видишь, что эти бродяги уже рядом?

В самом деле, подвижной вал, подталкиваемый охотниками, был уже так близко от пиратов, что его отделяло от последних расстояние едва равное его толщине.

Теперь зрители с замирающим сердцем ждали того момента, когда остервенелые и непримиримые враги наконец сцепятся грудь с грудью, чтобы в крови побежденных упиться ненавистью и мщением.

Метис не имел времени вновь зарядить карабин. Хосе тоже лишился оружия, так что в этом отношении силы были одинаковы. В том же взаимном положении находилась и другая пара противников, так как и канадец, и Кровавая Рука держали свои карабины наготове, со взведенными курками. Таким образом, тот из них, кто захотел бы подняться первым, получил бы пулю из неприятельского карабина, но, с другой стороны, вскочивший слишком поздно обрекался на верную гибель.

Опытные противники вмиг поняли, что им следовало делать. Едва последними усилиями охотников оба дерева коснулись друг друга, как старый пират и канадец, отбросив ружья, одновременно вскочили на ноги и схватились грудь с грудью. Кипящий, как лава, гнев захлестнул канадца, встав лицом к лицу с ненавистным врагом, он сдавил метиса в своих объятиях с почти сверхчеловеческим усилием.

Кровавая Рука был только что ранен; потеря крови ослабила его. Сдавленный в объятиях канадца, как в тисках, он начал задыхаться. Наконец, послышался глухой хруст, — и бандит упал с переломленным хребтом.

Хосе действовал иначе. Дав метису чуть приподняться, он с силой швырнул ему в голову томагавк, а когда бандит пригнулся, прыгнул на него и тотчас поднялся на ноги.

— Дело сделано, Розбуа! И неплохо, черт возьми! — воскликнул испанец, с трудом вытаскивая из спины бандита вонзенный по рукоятку кинжал. Мстительно усмехнувшись, испанец разжал стиснутые зубы Эль-Метисо и, сделав неуловимое движение пальцами, отбросил в сторону что-то окровавленное. — Пусть вороны сожрут его лживый язык!

Розбуа вздрогнул, осуждающе посмотрел на друга, но промолчал.

Громкие крики победителей возвестили уцелевшим апачам о гибели их грозных союзников. Индейцы почти не сопротивлялись, и сражение превратилось в почти полное их истребление. Лишь несколько чудом уцелевших увидели свои вигвамы на берегах Хилы. С другой стороны, и потери белых были тяжки: половина вакеро дона Августина полегла на поле брани, где из числа восьмидесяти сражавшихся между собою пало сорок человек, не считая тех, группы которых были разбросаны по равнине и в гуще леса.

Среди мертвых оказались два охотника за бизонами и шестеро команчей, а их вождь лежал тяжело раненный. Канадец и Хосе, знавшие толк в перевязывании ран, оказали молодому индейцу первоначальную помощь. Погребение мертвых, опущенных в одну неглубокую могилу, какую удалось вырыть ударами топоров, а также перенос раненых к Бизоньему озеру заняли долгие часы, так что солнце уже сделало две трети своего пути, когда окрестности Бобрового пруда вновь погрузились в безмолвие.

Таковы были подробности дня, составлявшего наиболее кровавую страницу в хронике долины Красной реки. Не будем описывать счастья, охватившего канадца. Есть чувства, которые ни одно перо не в силах изложить на бумаге и которые можно понять только сердцем. Пускай читатель сам представит себе, что испытывал в данный момент лесной бродяга.