Старшая сестра его величества. Власть - Алёна Цветкова

бедная женщина родила сына. И Великая мать по правилам Ургорода, должна была отнять у несчастной ребенка. Холодок пробежал по спине, скатываясь каплей пота по ложбинке позвоночника.

И прежде, чем я успела что-то осознать, мой рот уже произнес громко и жестко:

— Мальчик тоже едет с нами, иначе все договоренности отменяются!

Великая мать взглянула на меня с усмешкой. Она все поняла. И наслаждалась моей болью.

— Как хочешь. Этот щенок все равно бесполезен для нас. И эта никчемная сука.

Если бы ненависть могла убивать, то Великая мать перестала бы дышать прямо сейчас. Потому что теперь мне все стало понятно. И так удивившее меня слово «никчемушка», и сочувствие в глазах Адрея... По легенде, которая известна моему мужу, я сбежала из Ургорода, родив сына. В его глазах я была на месте его дочери. Я тоже была этой самой «никчемушкой»...

Я прикрыла на мгновение глаза, благодаря Богиню за то, что не отказала Адрею в помощи. Я впервые обратилась к Ней вот так... и теплый, мягкий отклик где-то в глубине моей души, оказался полной неожиданностью. Значит Она всегда рядом? Это оказалось так приятно, что я улыбнулась. И моя светлая улыбка вызвала гримасу у Великой матери.

— Матушка, — в комнату заглянула вторая сестра-стражница, — жители Ургорода уже собрались на площади. Как вы велели.

Пока мы с Великой матерью снова проговорили пункты нашего соглашения, подписали документы, я настояла, чтобы они были сделаны в нескольких экземплярах, и условились о том, кто какие роли будет играть при выступлении перед горожанками, Адрей не сидел без дела. Он кинулся к дочери и опустившись на колени рядом с ней, обнял их обоих вместе с младенцем и что-то зашептал на ухо. Малинка снова плакала, но теперь было видно, что это слезы радости.

— Адрей, — позвала я мужа, когда мы закончили, — уводи Малинку с малышом. Собирайтесь. Сейчас Великая мать объявит меня своей преемницей, мы уедем сразу же. Не хочу оставаться в этом городе ни на единый миг.

Великая мать презрительно фыркнула. Адрей ничего не сказал, просто поднял измученную Малинку и увел. Я проводила их взглядом. Мужа, его дочь и его внука. Невольно снова подумала о том, что годы идут, а у меня все так же, как почти двенадцать лет назад, ни кола, ни двора, ни семьи, ни детей. Только месть... только великая цель...

Даже Адрей успел получить кусочек личного счастья. Сколько же ему тогда выходит было? Лет пятнадцать-шестнадцать? Я вздохнула... Как бы и у моего сына беды не вышло. Он и Катрила в одном обозе. И возраст такой, самый неподходящий. Если заделают ребенка, то будет очень много проблем. Все же королевская кровь. А Катрила совершенно не подходит на роль королевы. И дело даже не в ее происхождении. Дело в ее характере. Она слишком мягкая, доверчивая и покорная. В Грилорском королевском замке такая и дня не продержится...

— Неудивительно, что муж вертит тобой, как хочет, — фыркнула презрительно Великая мать, — ты такая же слабачка, как и твоя мамашка. Если бы мой мужчина привел в дом ублюдка, да еще и с нагулянным ребенком, то я бы обоих пинками под зад выгнала. В доме главной должна быть женщина! Кто хранит очаг, тот и устанавливает порядки.

Спорить с Великой матерью мне не хотелось. Да, я была с ней кое в чем согласна. Я не считала, что женщина должна во всем повиноваться мужу, иначе не стала бы биться за право быть собой. Но сейчас, когда Малинка и ее сын показали мне обратную сторону правления женщин... Не знаю... Теперь я снова стала сомневаться. Как сделать так, чтобы все было правильно? Чтобы и женщины, и мужчины могли быть счастливы? Чтобы каждый имел право сказать и быть услышанным? Чтобы каждый мог быть на том месте, которое ему по душе?

Великая мать довольно усмехнулась, истолковав мое молчание, как свою победу. А может быть так оно и было... Возможно, именно тогда я поняла, что мир женщин, несмотря на красоту, чистоту и уют, как в Ургороде, меня тоже не устраивает.

Объявление меня Великой матерью прошло как-то буднично. Никаких церемоний, вроде коронации, для этого не существовало. А смена Великой матери раньше происходила только после смерти предыдущей. Поэтому мы с моей бабкой просто вышли на балкон, нависающий над площадью перед дворцом, и старуха объявила, что она стала слишком устала и не чувствует в себе достаточно сил, чтобы править всеми матерями. Поэтому делами Великой матери теперь будет заниматься ее «дочь», то есть я. А моя «мать» займется своим здоровьем.

И теперь я могла с полным правом назвать себя Великой матерью и доложить Третьему советнику, что его приказ выполнен. Почти выполнен. Да, старуха осталась жива, но она так плоха, что нет необходимости брать в руки оружие. Все равно скоро помрет.

Накопленная в дороге усталость, бессонная ночь, нервное перенапряжение навалились на меня так резко, что я еле держала глаза открытыми. Больше всего хотелось плюнуть на все, свернуться калачиком и заснуть. Тихо и спокойно. Чтобы никто не мешал. Но до этого было еще далеко.

— Ваша светлость, — когда мы вошли с балкона, меня остановила Вайдила. Она снова выглядела равнодушной охранницей, и я даже засомневалась, не приснился ли мне наш разговор. — Ваш муж уже ждет в карете. Он велел проводить вас сразу к нему.

Я равнодушно кивнула. Надо ехать. Оставаться в Ургороде мне больше не хотелось. Город, которые так поразил меня вчера, обернулся болью и страданиями многих тысяч несчастных женщин, мужчин и детей. И теперь мне казалось, что их ненависть и их проклятия стекают с лепнины, со статуй, разноцветных стен и красивых заборов тяжелыми, жирными комками грязи. И даже колеса кареты, неспешно катившей прочь, вязнут в этом вонючем болоте...

Малинка с сыном, которого она так и не выпустила из рук, сидела рядом с Адреем. Прямо напротив меня. Она уже не плакала, но все еще боялась и не верила, что все закончилось. Она смотрела на меня круглыми от ужаса глазами и прижималась к отцу, отчаянно надеясь на его защиту. Хотя, вдруг дошло до меня, в ее картине мира доверять мужчинам было не принято.

— Не бойся, Малинка, — улыбнулась я, — я тебя не обижу. Ни тебя, ни твоего сына. — Я больше ничего не хотела говорить, считая это достаточным для того, чтобы успокоить ее, но само