Прямая и явная угроза - Том Клэнси

Полотенца повесили на крючки с номерами. У каждого заключённого был собственный кусок мыла, и под пристальным взглядом охранника они прошли голыми — в душевое отделение, где их ждали двадцать «дождиков». Охранник следил за тем, чтобы у заключённых не было с собой оружия. Но он оказался молодым и ещё не знал, что по-настоящему опытный преступник всегда найдёт, где его спрятать.

Генри и Харви выбрали душ напротив пиратов, которые по глупости остановились на месте, где охранник, стоящий у двери, не мог их видеть. Братья обменялись удовлетворёнными взглядами. Эти ублюдки считают себя королями, но с головами у них, не все в порядке. В данный момент оба брата испытывали определённое неудобство. Деревянные шпонки толщиной в три, четверти дюйма были обмотаны изоляционной лентой, но края их были острыми, и, чтобы пройти через душевую нормальным шагом, потребовалась немалая сила воли. Больно... Тут же хлынула горячая вода, и душевая стала наполняться паром. Братья Паттерсон намылили себе определённое место, чтобы легче было извлечь заточки, часть которых внимательный наблюдатель все равно мог бы заметить, но они знали, что в дверях душевой будет стоять новичок. Харви кивнул паре заключённых, что стояли у входа в отделение. Действие началось с обычного импровизированного диалога.

— А ну отдай моё мыло, сволочь!

— ... твою мать, — последовал ответ, подготовленный заранее.

За ним удар, затем ответный.

— Прекратите немедленно, черт побери! — крикнул охранник.

И тут же в драку ввязались ещё двое: один, кому было известно, в чём дело, другой, молодой, впервые отбывающий срок в тюрьме, знал лишь, что надо постараться защитить себя. Наступила цепная реакция, и схватка разгорелась по всей душевой. Охранник, стоявший у двери, выскочил в коридор, призывая на помощь.

Генри и Харви повернулись с заточками, скрытыми в ладонях. Рамон и Хесус наблюдали за дракой, уверенные, что им ничто не угрожает. Они не подозревали, что всё было хорошо организованным спектаклем.

Харви взял на себя Хесуса, а Генри — Рамона.

Хесус даже не предполагал нападения, только заметил, что к нему приблизилась коричневая фигура, как вдруг почувствовал удар в грудь, затем другой. Он опустил голову и увидел, что из раны бьёт струя крови — с каждым ударом сердца она становилась все больше, затем коричневая рука нанесла третий удар — и рядом с двумя струями крови хлынула третья. Охваченный паникой, он попытался зажать рану рукой, чтобы остановить кровотечение, не подозревая, что от этого кровь поступает в перикардиальную сумку и смерть наступает от остановки сердца. Завалившись назад, он соскользнул по стене на пол и умер, даже не успев осознать почему.

Генри был сообразительнее брата и решил умертвить своего противника быстрее. Рамон сам облегчил ему задачу — заметив приближающуюся опасность, он отвернулся. Генри прижал его к выложенной плитками стене и вонзил заточку в висок, где, как он знал, кость была хрупкой и тонкой, как яичная скорлупа.

Вонзив заточку, он пошевелил ею из стороны в сторону и вверх и вниз. Рамон забился, как рыба, пойманная на крючок, и через несколько секунд ослаб, безвольно опустился на пол, словно тряпичная кукла.

Каждый из братьев вложил оружие в руку жертве друг друга — беспокоиться об отпечатках пальцев в душе не приходилось, — затем они подтолкнули мёртвые тела поближе одно к другому и вернулись в свои душевые отсеки, где принялись усердно намыливаться, чтобы смыть кровь, которая могла брызнуть на них. К этому времени все в душевой пришло в порядок. Двое заключённых, повздоривших из-за куска мыла, пожали руки, извинились перед охранником и продолжили утреннее омовение.

В помещении по-прежнему клубился пар, и братья Паттерсон все ещё тщательно мылись. Чистота особенно близка к благочестию, когда речь заходит о том, чтобы смыть улики. Через пять минут поток воды прекратился, и заключённые вышли из душевой, Охранник снова пересчитал их (самое главное для тюремных охранников — это уметь считать) и обнаружил, что двух не хватает. Остальные восемнадцать принялись вытираться насухо, дурачась и хватая друг друга за зад, как это принято у заключённых в мужской среде. Охранник заглянул в душевую и собрался было выкрикнуть что-то по-испански — этот язык он освоил в школе, — как увидел на полу, под облаком пара, что-то похожее на лежащее тело.

— Черт побери! — Он повернулся и крикнул остальным охранникам, чтобы они вернулись. — Никому не двигаться! — завопил он, глядя на заключённых.

— В чём дело? — послышался чей-то голос.

— Эй, приятель, через час я должен быть в суде, — напомнил другой.

Братья Паттерсон вытерли насухо тело, надели сандалии и спокойно ждали, что будет дальше. Другие на их месте обменялись бы удовлетворёнными взглядами — ведь только что в присутствии охранника, стоявшего в пятнадцати футах, они совершили идеальное двойное убийство, но близнецам этого не требовалось. Каждый знал, о чём думает другой: свобода. Они сумели избавиться от обвинения в одном убийстве, совершив ещё два. Братья знали, что полицейские выполнят данное ими слово. Тот лейтенант был справедливым полицейским, а справедливые полицейские держат слово.

* * *

Известие о смерти пиратов распространилось с такой быстротой, что ею могла бы гордиться любая служба новостей. Лейтенант сидел за своим столом и писал объяснительную записку, когда ему сообщили об этом. Он кивнул и продолжил унизительную работу, пытаясь объяснить, как преступники сумели проникнуть в его полицейский автомобиль и украсть дорогую рацию, кейс и, что хуже всего, ружьё.

Из-за последнего пришлось заполнять массу всяких бланков.

— Наверно, это Бог предупреждает тебя, что лучше оставаться дома и смотреть телевизор, — заметил другой лейтенант.

— Как тебе не стыдно, несчастный агностик, ты ведь знаешь, что я наконец решил... о-о, чёрт побери!

— Ещё какие-нибудь неприятности?

— Дело Паттерсонов. В кейсе были заперты все пули, я забыл вынуть их. Они пропали! Дьюэйн, пропали все пули! Записи эксперта, фотографии, все!

— Прокурор будет в восторге, приятель. Этим ты выпустил братьев Паттерсон на свободу.

Но результат стоил этого, мог сказать, но промолчал лейтенант полиции.

* * *

Стюарт, сидя в своём кабинете в четырех кварталах от полицейского управления, положил телефонную трубку и вздохнул с облегчением. Ему следовало стыдиться этого чувства, разумеется, он знал это, однако на этот раз не мог заставить себя оплакивать бывших клиентов. Стюарт скорбел по системе, из-за которой они погибли, но не из-за их смерти. Жизнь Рамона и Хесуса, совершенно очевидно, никому не была на пользу.

Через пятнадцать минут федеральный прокурор сделал заявление, в котором выразил своё возмущение по поводу того, что подследственные, находящиеся в федеральной тюрьме, погибли таким образом и что по этому вопросу соответствующими федеральными властями будет проведено расследование. Он добавил, что надеялся добиться смертного приговора законными методами, но смерть в соответствии с законом резко отличается от смерти от руки неизвестного убийцы. В общем, это было превосходное заявление, успевавшее к полуденным и вечерним новостям, и это радовало Эдварда Давидоффа даже больше, чем смерть пиратов. Проигрыш этого процесса мог положить конец его стремлению занять место в сенате. Теперь всем станет ясно, что справедливость восторжествовала, и его заявление, его лицо будет ассоциироваться с торжеством справедливости. Это было почти так же хорошо, как и успешное окончание процесса со смертным приговором убийцам.