Беги, мальчик, беги - Ури Орлев

Когда Давид открыл глаза, то понял, что лежит на чем-то мягком, постеленном на полу. Над ним склонялась та красивая женщина, которая явилась ему в серебристом облаке, а над ее головой тянулся потолок комнаты. Теперь он понял, что не спал и что это та самая женщина, которая открыла ему дверь. Она смотрела на него с тревогой.

— Проснулся?

— Да, пани.

На печи стояла большая кастрюля, из нее поднимался пар.

«Сейчас она меня сварит», — подумал он.

Женщина сняла выварку с огня, наполнила лохань горячей водой, раздела его и осмотрела с ног до головы. «Что она сделает со мной теперь?» — беспомощно подумал он. Она рассматривала ранки на его теле и то и дело качала головой. Потом посадила Давида в лохань. Вода была очень горячей, и он закричал. Она скребла его хорошенько, не жалея мыла. Наконец она вынула его из лохани, вытерла, положила возле печи и смазала все его тело черной мазью. Ранки жгли и болели, он стонал и вздыхал.

Вдруг женщина исчезла. Вернется ли она?

Она вернулась и придвинула его подстилку к печи. Подбросила дров, чтобы печь еще больше согрелась.

«Сейчас она сожжет меня», — подумал он.

Но она только укрыла его одеялом, и, несмотря на ранки, которые жгли его тело, он уснул, исполненный надежды.

Надежда не обманула его. Несколько следующих дней красивая женщина все так же заботливо ухаживала за ним, и постепенно он окончательно оправился. Тогда она позволила Давиду встать и дала ему новую, теплую одежду.

— А что вы сделали с моей старой одеждой? — спросил Давид.

— Выбросила.

Давид огорчился. И тогда она протянула ему увеличительное стекло, которое он получил от Мариши.

* * *

Наступило Рождество. Давид уже умел молиться, выжидать, пока красивая женщина произнесет молитву перед едой, и креститься перед тем, как начать есть. Она повесила ему на шею крест и медальон с Мадонной, держащей на руках маленького Иисуса. А однажды принесла ему ботинки. Они оказались слишком большими. Тогда она смяла бумажки и сунула их внутрь.

— Моя мама тоже всегда так делала, — сказал Давид.

— Не рассказывай мне ничего о себе, пожалуйста, — сказала она. — Лучше, чтобы я не знала. Но одно ты можешь мне сказать — сколько тебе лет?

Он подумал минутку.

— Летом мне было восемь, — ответил он наконец.

— Как мне тебя называть?

— Юрек Станьяк.

— Очень красивое имя, — сказала женщина.

Она запретила ему днем подходить к окнам, а вечером, после того как она зажигала в большой комнате керосиновую лампу, он должен был оставаться в маленькой комнатке — темной и занавешенной тяжелыми занавесями.

— Почему? — спросил он.

Сначала она не хотела объяснять. Потом объяснила:

— Мой муж и два моих сына ушли в партизаны. Ты знаешь, кто это — «партизаны»?

Он кивнул.

— У меня была еще дочь, но немцы допрашивали ее, пытали, а потом повесили в лесу. Она не могла им сказать, где ее отец и братья. Даже если бы хотела — не могла. Она просто не знала.

Глаза ее были сухие, лицо бледное и серьезное.

— И тогда они пришли сюда и избили меня. А потом бросили.

— Мою маму тоже когда-то били в гестапо, — сказал Давид.

— Я думаю, что они оставили меня здесь как наживку. Наверно, они время от времени следят за мной, чтобы узнать, кто ко мне приходит. Вот почему я стараюсь тебя спрятать. Поэтому тебе нельзя выходить или стоять днем возле окна. А вечером, когда я зажигаю свет, я боюсь, что кто-нибудь увидит тебя через окно. Мне очень жаль, но тебе нельзя долго оставаться у меня. Они могут прийти искать моего мужа или сыновей, и тогда они тебя убьют.

Женщина показала ему дверцу на полу в углу кухни. Эта дверца выглядела как часть пола. Она подняла ее и показала ему подвал для овощей, в который вела деревянная лестница.

— Если что-нибудь случится, — сказала она, — я спрячу тебя там.

Он помогал ей украсить маленькую рождественскую елку, которую она принесла в дом. Вечером она зажгла на елке несколько свечей. Он смотрел на нее через дверь в свою темную комнатку, а она стояла на коленях возле елки и молилась. Молилась, била себя в грудь и молилась снова.

Наутро она надела ему на голову шапку. Он испугался.

— Нет, — сказала она, — еще нет.

Он только должен был зайти в свою комнатку, закрыть дверь и потом постучаться. А когда женщина откроет ему, он должен был войти в большую комнату, снять шапку и сказать: «Хвала Иисусу Христу», а в ответ услышать: «Во веки веков, аминь». Они повторили это несколько раз, пока она не сказала:

— Прекрасно. А теперь скажи, что ты ответишь, когда тебя спросят, откуда ты, где твои родители? Понимаешь, разные такие вопросы…

— Я не знаю.

Женщина посадила его перед собой и рассказала ему его историю:

— Ты родился в маленькой деревне. Ты не помнишь, как она называется. И ты не знаешь, сколько тебе лет. Но ты помнишь, что как-то раз твой отец запряг лошадей в телегу, положил в нее вещи и вы втроем — ты, отец и мать — отправились в дорогу.

— У меня не было братьев и сестричек?

— Нет, — сказала она. — Ты был первый и единственный сын.

— У нас я был самый младший.

— Вы выехали из деревни, — продолжала она, — и на дороге было много других людей на телегах, а также солдаты и автомашины. Ты не помнишь, сколько вы ехали. Ты только помнишь, что вдруг раздался оглушительный шум, низко над вами пролетел самолет, ты услышал сильный гул, а потом раздались выстрелы, целая очередь, и твои родители упали и больше не двигались, и когда ты звал их, они не отвечали, а их одежда стала красной и мокрой. Какие-то чужие люди забрали тебя к себе в деревню. Ты не помнишь, сколько времени провел там. Но твой хозяин часто напивался пьяным и бил тебя. Поэтому ты убежал. С тех пор ты бродишь от деревни к деревне. Запомнишь?

— Нет.

Женщина рассказывала ему эту историю изо дня в день. Она сказала, что ему не обязательно запоминать все в точности, но он должен запомнить главное. Когда его спросят, откуда он и где его родители, он просто должен ответить так, как будто все, что она ему сейчас рассказывает, случилось на самом деле.

Однажды за едой она вдруг спросила его:

— Откуда ты?

— Я не помню.

— Где твои родители?

— Самолет убил их на телеге.

— Сколько тебе лет?

— Я думаю, что девять.

— Прекрасно, — похвалила его женщина. — Сейчас я научу тебя, что ты должен делать, если твои хозяева возьмут тебя в церковь.