Цена сокровищ. Опасные тайны Китеж-града - Елена Езерская

Я открыл глаза – было светло даже сквозь плотные темные портьеры. Я спросил себя: что это было вчера? Запоздалый постконференциальный похмельный синдром? Дружеский розыгрыш, сделавший меня героем популярного шоу «Вас снимает скрытая камера»? А может быть, я – за стеклом или под колпаком? Я потянулся к мобильному, нет, мне никто не звонил – ни с саморазоблачением, ни с угрозами разоблачить меня. Уверен, что мой автоответчик содержал столь же невинную информацию. Я даже не собирался вставать, чтобы проверить правильность моих умозаключений. Потому что весь вчерашний день мог быть либо бредом больного сознания, либо инсценировкой – но во имя чего? Вряд ли у меня появился поклонник-маньяк или безумная поклонница, которые решили из благих побуждений превратить в ад мою жизнь. Мне был памятен фильм «Игра», в котором родные и друзья героя сделали нечто подобное для того, кого посчитали утратившим способность чувствовать себя человеком и видеть человеческое в других. Я не робот и не сухарь-финансист, еще в школе отцу говорили обо мне: удивительно, иметь такие возможности и не обладать амбициями к власти и славе! Я с детства не стремился выделяться из толпы или хотя бы из группы подобных себе особей. Мне нравится равновесие – гармония внутри себя самого. Разрушать ее ответственностью за других или подвергать опасности, вызывая зависть в окружающих? Нет, трижды нет, нет – никогда.

Тогда к чему весь этот нелепый приключенческий антураж? Не такой уж безобидный, как кажется на первый взгляд. Судя по изображению на фотографии, которую неизвестные положили в карман моего пиджака перед тем, как снять с лица повязку и уехать, она была подлинной. Разумеется, я не стал играть в «казаков-разбойников» и считать до десяти, дожидаясь отъезда своего странного эскорта, и, услышав, что машина, на которой меня привезли, тронулась с места, немедленно оглянулся. Но уже стемнело, и красные люминесцентные фары больно ударили по глазам, от неожиданности я зажмурился на считанные мгновения – этого оказалось достаточно, чтобы я упустил быстро уезжавшую машину из виду. Нет-нет, я не бросился искать первого попавшегося милиционера или постового, не стал ловить другую машину и преследовать своих похитителей. Я даже не был уверен в том, что они похитители. Нет, на самом деле – как отреагировал бы любой нормальный человек на все произошедшее со мной, окажись он сегодня на моем месте и в трезвом уме и здравой памяти осознавая, что это не кино, что это обычный день из жизни вполне рядового обитателя столичного мегаполиса? Правильно – счел бы нелепостью и спокойно вернулся домой. Что я и сделал.

Дома автоответчик беспомощно вспыхивал от звонков и бесполезно шуршал закончившейся пленкой. Уверен, почти все сообщения были сделаны мамой – ей претила сама мысль, что я отправился навещать Анну Петровну, а когда я задержался с возвращением, она еще больше разволновалась – у нее всегда было богатое воображение, которое с годами только развивалось, и виной тому я видел отсутствие для нее другого поля применения своих сил – мама успела защититься, но вышла замуж за отца и больше ни дня не работала по специальности. Она растила меня, обслуживала отца – в общем, занималась семьей, точнее, только контролем за ее мужской половиной, и собой, потому что со временем отец привел домработницу, но жила она не с нами, все делала тихо и незаметно, и я редко заставал ее в нашей квартире. Возможно, именно поэтому столь, казалось бы, благоприятный для женщины образ жизни стал причиной частого маминого душевного неравновесия. В ней всегда было слишком много энергии, и пустоту ежедневного общения с коллегами по работе ей заменяли перебранки с продавцами в магазинах, бессменный друг – телевизор и неусыпная забота о нас с папой, которая порой переходила границы разумного, что я смог осознать, лишь когда они переехали. Бедная мамочка! Я представляю, как она мучительно разрывалась между необходимостью быть рядом со своим ребенком, пусть даже и великовозрастным, и от страха потерять отца и на старости лет остаться одной – без любимого мужчины, которому посвятила всю жизнь…

Я рассказал ей самое простое – не нашел поблизости банкомата и пришлось идти пешком, потому что не было наличности заплатить за такси. Она с готовностью приняла мое объяснение, которое не только успокоило ее, но и дало повод поговорить, и, прекрасно понимая, что маме это только в радость, я не стал спорить и, стоя у столика с автоответчиком, как провинившийся мальчик в углу, терпеливо выслушал все, что она думает о моей безалаберности, неумении предвидеть последствия житейской беспомощности, такой типичной для нашей семьи. Потом мы попрощались до завтра, я сказал ей наше обычное «целую крепко» и положил трубку.

Нет, женщина должна жить на своей половине… Татьяна как-то расплакалась – ты не только меня не любишь, ты никого не любишь. Все-таки «прекрасная часть человечества» очень странные существа. Если любовь – это возможность бесконечно тиранить нравоучениями представителя другого пола, внушать ему чувство вины вследствие его неспособности к самостоятельной жизни и с фантастической неуспокоенностью день за днем, час за часом пытаться реформировать твой характер, твою сущность сообразно своим представлениям о том, что такое для мужчины хорошо, что такое плохо, то – увольте, милые дамы, вы навсегда останетесь только гостьями и в моем доме, и в моей жизни. Чудесными, но мимолетными. Не знаю, почему женщины так стремятся доминировать – или в них действительно с доисторических времен живет ген матриархата? Мне нравится равновесие, достигнутое внутри себя, и, вступая в социально-общественную форму личной жизни, я бы хотел иметь точно такое же равновесие. Или довольствоваться тем, что есть.

Я сел в кресло и услышал слабый бумажный хруст в кармане пиджака. Вспомнил о фотографии и достал ее. Олег и Стелла сидели рядом, скорее всего – на скамейке на фоне кирпичной, явно подвальной стены. Снимали их аппаратом со вспышкой, потому что от неожиданности Стелла зажмурилась, а Олег моргнул. Нет, моргнул он не случайно – в школе у нас был условный знак, мы очень долго тренировались, добиваясь графической точности его исполнения. Обычно, закрывая левый глаз, что называется – подмигивая, человек инстинктивно «скашивается» лицом влево, тот же рефлекс наблюдается и при подмигивании с правой стороны – мышцы тянутся друг за другом, изменяя абрис лицевого контура и словно стягивая его в ту сторону, откуда получен сигнал «начать движение». Мы натренировались на неподвижность подмигивающей части лица, перенеся мускульное натяжение на противоположную сторону, и назвали эту гримасу «улыбкой Квазимодо». Пользовались мы ею не часто – это было очень секретное изобретение, и касалось оно только тех случаев, когда надо было предупредить друга о чем-то важном в близком разговоре – например, если мы встречались с девушками и врали, не успев предварительно договориться, как будем врать.

Понятно, что Олег меня предупредил, но о чем? Не верь своим глазам? Или – поверь и забей тревогу? А может быть, будь с ними осторожнее и сделай то, что они хотят? Кто они – эти мифические «они»? И что я должен искать? Вчерашний день? Черта в ступе? Я вздрогнул – этого только вспомни, тут же и объявится. Этого не дразнить. Я принял душ, отключил все телефоны и отправился спать – наступала сессия, время суеты для студентов и режимного послабления для преподавателей.