Красавицы советского кино - Федор Раззаков

Звоню. Заведующий труппой просит меня приехать для встречи с главным режиссером Александром Константиновичем Плотниковым. Я приезжаю. Плотников встречает меня довольно радушно, предлагает присесть, проницательно всматривается в мое лицо и начинает беседу, часто опуская глаза и поглядывая на… мои ноги. Мне становится как-то неловко, и я подбираю ноги под себя.

— Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Я вам сейчас все объясню. Вы, конечно, читали „Как закалялась сталь“ Островского? Так вот. Понимаете, мы хотели бы начать спектакль такой трагической сценой. Сейчас объясню… Вот… нашел… Касаткина… Люда… Блондинка… Ноги… Повесить…

— Что-о?! — холодею я. — Как повесить?!

— Сейчас объясню. Это мои рабочие заметки. Так вот, дело в том, что мы хотим начать спектакль масштабной драматической, я бы сказал, трагической сценой. Красивую девушку, это вы, беляки хотят повесить. Мы стремимся отойти от штампов и сделать эту сцену максимально натуральной!

— Натурально повесить?! — пытаюсь понять я.

— Тут, конечно, все продумано. Петля будет изнутри закреплена твердым материалом и… Ее повесили! И только ноги, красивые ноги — у вас красивые ноги — раскачиваются ветром… и…

— И это все?!

— К сожалению, все. Но вы будете рано освобождаться! Первая картина! Так сказать, пролог. Маленькая роль? Да. Но потом будут другие роли: Катерина, Антигона! Шекспир! Чехов! Куда же вы?! Люда Касаткина! Подождите! Людмила!..»

После этого рандеву Касаткина вняла уговорам своего жениха, Сергея Колосова, и показалась в Театр Советской Армии. И ее взяли, поскольку театру нужны были молодые актрисы для сцены бала в спектакле «Давным-давно». И зарплату Касаткиной положили мизерную. Но она и этому была рада.

В первые годы она в основном исполняла роли молодых героинь — веселых и жизнерадостных девушек или подростков. Ее амплуа тогда было лирико-комедийным. Видимо, поэтому, когда режиссер театра А. Д. Попов предложил ей роль Оксаны в пьесе М. Алигер «Первый гром», наша героиня расплакалась. Она посчитала, что не сможет справиться с такой серьезной ролью (Оксана была прообразом участницы краснодонского подполья Ульяны Громовой). Однако режиссер был настойчив. Результат удивил всех, кто до этого видел Касаткину только в лирических ролях. Эта победа молодой актрисы заставила поверить ее в свои силы, открыла новые возможности ее таланта.

В другом спектакле — «Океан» по пьесе А. П. Штейна — Касаткиной досталась роль медицинской сестры Анечки. Готовясь к этой роли, актриса пришла в районную поликлинику и попросила дать ей возможность провести несколько дней вместе с настоящими врачами. Отказать ей, конечно, не могли. В результате наша героиня полдня провела за окошком в регистратуре, после чего вместе с врачом отправилась навещать больных. И так — трое суток подряд.

Чуть позже, когда Касаткиной предстояло сыграть роль судьи в спектакле «Ковалева из провинции», она смело направилась в суд. Пришла и сказала: «Хочу понаблюдать за вашей работой». Ее прикрепили к 40-летней женщине-судье, и Людмила присутствовала на трех разных процессах с ее участием. Порой ей казалось, что судья судит неправильно, и она вступала с нею в спор. Судья ей тогда сказала такую фразу: «Только десять лет можно быть судьей, а затем сердце черствеет». Однако вернемся в своем повествовании немного назад.

В 1950 году в жизни героини нашего рассказа произошло важное событие — она вышла замуж. Ее избранником стал уже упоминавшийся выше Сергей Колосов. По словам Л. Касаткиной:

«На нашу скромную свадьбу Андрюша Попов (актер ЦТСА. — Ф. Р.) пришел с двумя большими тортами: в одной руке — от Алексея Дмитриевича Попова, в другой — от Марии Осиповны Кнебель. Пришла и Нина Антоновна Ольшевская с мужем, известным писателем-сатириком Виктором Ефимовичем Ардовым, пришел родственник жениха — профессор, основоположник советского киноведения Николай Алексеевич Лебедев с супругой, пришел молодой композитор Кирилл Молчанов со своей очаровательной супругой Мариной Пастуховой-Дмитриевой, актрисой нашего театра. Андрюша Попов был со своей супругой, с которой прожил всю жизнь, режиссером Ириной Владимировной Македонской, в прошлом балериной Большого театра, красивой и образованной женщиной. А Андрей Петров, который был со своей женой актрисой Татьяной Ленниковой, принес стенгазету, в которой большими буквами было начертано: „Поздравляем Колосаткиных!“ Этот шуточный псевдоним сохранился по сию пору в среде друзей нашей семьи.

Моя мама произнесла очень глубоко прочувствованное поздравление, в котором сказала о трудностях жизни и ее, и нашего поколения, и пожелала нам счастья от себя и от папы. А через день у нас гуляли родственники, в основном Касаткины. Они все знали друг друга. Вася Касаткин читал Есенина, а все остальные пели народные песни, именно народные, а не массовые, хотя за войну песен прекрасных накопилось немало… Из Нового села прислали с поездом двух маленьких поросят. Вот было угощение!..»

Свой счастливый билет в кино Касаткина вытянула в 1954 году, когда попала на главную роль — Леночки Воронцовой — в картину режиссеров Александра Ивановского и Надежды Кошеверовой «Укротительница тигров». Об этих съемках сама актриса вспоминает следующее:

«Когда со мной подписывали договор, там ни слова не было о тиграх. Я играла укротительницу „в жизни“, а Рита Назарова, ассистентка Бориса Афанасьевича Эдера, снималась с тиграми… Мы отработали 8 месяцев, как режиссер вдруг заявил, что фильм не выйдет на экраны, если не будет снято мое лицо рядом с тигриной мордой. Чтобы спасти фильм, мне надо войти в клетку. И не нужно бояться — все меры предосторожности будут предприняты.

В тот день меня привезли на студию очень рано. У входа ждали Кадочников и Сергей Филиппов: „Эдер вчера не говорил, боялся, что вы спать не будете, но сегодня вы входите в клетку. Мы пришли за вас переживать“. Боже мой! Подходит Борис Афанасьевич: „Быстро в костюмерную!“ Я и помчалась. И вот все готово, в руках у меня заостренная палка и шамберьер. Эдер напоминает, что делать, и пихает меня в вольер, закрывает дверь. „Наступайте, бейте!“ — командует он. Я изо всех сил ударяю тигра. „Бейте еще!“ Тигр рычит, поднимается на задние лапы. „Ближе! Ближе!“ Приближаюсь настолько, что тигр ударом лапы ломает палку, а другой лапой вырывает шамберьер. „Падайте!“ — кричит Эдер. Падаю, тигр перепрыгивает через меня. Вскакиваю, подбегаю к решетке, где мне должны передать другие палку и кнут. Тигр носится по вольеру и дважды так шарахает меня хвостом по сапогам, что я еле устояла. За прутьями стоит человек. „Ну где же шамберьер?!“ — кричу ему. Он: „Та шо ты волнуешься? Пошли-и же…“ Как выходила из клетки, не помню.

В другой раз было еще страшнее. Так как к четырем тиграм дрессировщик допустить меня не мог (он нес за нас, артистов, уголовную ответственность), поэтому сделали стекло в вольере: внизу оно доходило мне до колен и поднималось на вытянутую руку. Когда тигрица Рада стала кусать трех тигров, они начали так прыгать, что вся массовка заорала, решив, что они ко мне перемахнули. И в этот миг странная мысль и совсем неуместная посетила меня. „Надо же, — подумала я, — одна баба трех мужиков гоняет“. И как только я об этом подумала, разъяренная Рада разбила стекло и влетела в мой вольер. Эдер заорал: „Вода!“ Но никакой воды не было. И тогда Эдер сорвал замок и буквально вырвал меня из вольера…