Библия-Миллениум. Книга 2 - Лилия Ким

А что будет, если она сейчас снимет джинсы и раздвинет ноги… Фамарь хмыкнула и засмеялась, представив лица братьев. А мать?.. Ой! Будет закрываться и вопить истеричным тонким голосом: «Уберите ее! Уберите!» — потом заломит руки и убежит в спальню, будет там плакать, прихлебывая коньяк из бутылки, которую прячет в ящиках с бельем. Однажды Фамарь нашла у матери эту бутылку, а двумя пододеяльниками ниже коробку с вибратором. Ее тогда разобрал такой смех, что заболел живот. Она хохотала и хохотала, корчась на полу, представляя, как мать орудует этой штукой! Фамарь ужасно захотелось засунуть ее и себе, но сознание того, что она была у матери там… вызывало приступ отвращения.

«Фу! Какая я гадкая», — с удовольствием и без капли стеснения подумала она.

«Yes! I’m sexy! Do you want to be a same?» — продолжал общаться с ней телевизор.

Нет, руки лучше не поднимать. Так грудь кажется еще меньше.

Братья не вмешивались в этот процесс. Ее отражение мелькало то на полированной дверце шкафа, то на стекле окна. Как натягивает джинсы, поправляет бюстгальтер, душится… Наконец, ушла. Картинки стали менее интересными, даже, можно сказать, совсем неинтересными. Авессалом быстро переключал их одну за одной. Как будто читал программное произведение. Нудно, но обязательно. Вдруг еще будет что-то «горяченькое», но увы…

— Дети, вы сделали уроки? — просунулась в дверь голова матери.

— Нам не задано, — вяло протянул Амман, сегодня была его очередь отвечать.

Но мать его уже не слышала. Идя дальше по коридору и что-то напевая, стирала пыль с херувимов в рамках.

Вернулась Фамарь поздно. Грустная. Он ее не поцеловал и клеился к ее подруге. Блондинке с большой грудью, а та смеялась — бюст трясся и только что не вываливался в огромный вырез свитера. Но она же жирная! Корова! Они рассматривали друг друга как-то ночью. У той уехали родители, а по кабельному шел порнофильм. Они смотрели напряженно, прижав к себе подушки, стараясь ничего не упустить. А потом разделись и стали вертеться перед зеркалом, обсуждая, как бы смотрелись на экране. Да, корова больше похожа на тех… На языке сладко вертелось слово «шлюхи». «Шлюхи» — приятное, обтекаемое, наполняющее рот, как молочный коктейль с мороженым, или манная каша с вареньем, или…

Фамарь не удержалась и заплакала, старательно укрывшись одеялом с головой. Горячие слезы быстро намочили подушку, дышать было трудно — она согнулась и высморкалась во внешнюю сторону пододеяльника.

— Ты что, ревешь? — свесился сверху Авессалом.

— Отстань! — рявкнула она и опять накрылась с головой.

— Что-нибудь случилось? — продолжил тот.

— Ничего, — зло буркнула Фамарь. — Все вы, козлы, одинаковые!

На следующий день она собиралась в школу дольше обычного, десять раз переодевалась, не могла найти колготки, красилась, смывала все, опять красилась. Авессалом уже поел и доставал мать насчет карманных денег.

— На что тебе? — упрямо интересовалась мать.

— Так… — объяснение осталось запертым за зубами сына: «На порножурнал, мама. У старого уже слиплись все страницы. Мне нужен новый».

Амман остался на кухне один. Фамарь искала остатки каких-то хлопьев. Нагнувшись и открыв створку кухонного стола, осматривала его недра. Амман поднял голову и застыл. Короткая юбка сестры в таком положении ничего не закрывала, сквозь колготки были видны тончайшие кружевные трусики… А под ними, между ног, была точно такая же промежность, как и у телок в журналах! Потрясенный этим открытием, Амман не мог отвести взгляда от этой еле видной сквозь трусы и колготки щелки. Фамарь вдруг резко повернула голову и поймала его взгляд.

— Что ты пялишься?! — сказала она гневно, но не разогнулась и не присела, продолжая осматривать полки.

Амман молча поставил свою тарелку в раковину и вышел. Забыв про кофе.

День в школе прошел нормально. В столовой Амман услышал смех сестры, обернулся и не сразу ее узнал. «Красивая», — подумал он.

— Кого увидел? — спросил у него друг.

— Сестру… — протянул Амман.

Тот повернулся в указанную сторону и присвистнул.

— Вау! Ничего себе!

Амман вдруг почувствовал гордость и что-то еще…

— Не разевай рот! Прибью, понял?

Ночью Амман не мог заснуть. Плавные очертания фигуры Фамарь под одеялом освещались лунным светом. Серебристым, нежным, манящим…

Амман вытянул губы — девушка с неясными чертами лица целовала его. Ласкалась, забираясь рукой в его джинсы. Он нехотя берет ее за талию и опрокидывает на стол. Как она его хочет! А он медлит, отстраняя ее руки. Но она настойчива, нетерпеливо закусив губы, расстегивает ему ремень, затем молнию. Раздвигает ноги — под короткой юбкой на пуговицах ничего нет. Розовая складка между ногами становится алой. Его член вторгается в эти мокрые, набухшие половые губы, у нее внутри узко и жарко. Она вся выгибается ему навстречу и орет. Маленькая, истекающая соками сучка. Еще! Еще! Глубже, сильнее, быстрее… Она кончает, бьется и извивается на столе…

Амман открыл глаза — с соседней кровати сестра смотрела на него, не отрываясь. Он немного смутился. Она не отводила глаз. Потом откинула одеяло, тоже совершенно голая, — одна рука на груди, а другая между ногами. Нужно отвернуться, не смотреть! Амман приподнялся на локте и немного подался вперед. Фамарь перевернулась на спину, не сводя с него взгляда, — ее рука водила по животу, спускаясь все ниже…

— Дети! Вы спите? — раздался голос матери за дверью.

Фамарь и Амман молниеносно, абсолютно синхронно, накрылись, буквально захлопнулись одеялами, отвернувшись в разные стороны.

Утром никто ничего не сказал, как будто ночью ничего не произошло. Только, пробираясь мимо сестры, когда та красилась, Амман не положил ладони ей на плечи, как обычно.

Это стало их ночной игрой. Согласно молчаливому договору, оба с нетерпением ждали, пока заснет Авессалом и вообще все в доме. Затем начинали с долгого взгляда, тот, кто первый отводил глаза, начинал ласкать себя, второй подключался через несколько минут. Язык Фамарь часто облизывал сухие губы, еле сдерживавшие прерывистое дыхание. Стояла абсолютная тишина, но внутреннее пространство обоих наполнялось стонами и криками. Они учились друг у друга новым ласкам, глядя на руки и повторяя их движения, но очень замысловато. Они угадывали, что себе представляет другой. Амман представлял оральный секс — Фамарь сосала палец или меняла позы, садилась, ложилась, даже вставала. Амман имитировал, как он удерживает ее голову, задвигая свой член глубоко ей в рот. По мере того как их ритм синхронизировался, они приходили к оргазму все быстрее и одновременно. Затем игра сменилась — Фамарь в тот момент, когда была близка к финалу, переставала шевелиться, ожидая, пока возбуждение немного остынет, затем начинала снова. Забава растянулась — теперь она занимала почти час. Наутро оба вставали измученные.

Они почти перестали разговаривать днем. Если один из них находился в комнате, второй старался туда не входить. Под любым предлогом не есть за одним столом. Мать интересовалась, не поссорились ли. Оба резко отвечали: «Нет!» «Нужно как-то их сблизить, — сказала мать Авессалому однажды. — А то так совсем забудут, что они брат и сестра».