Обман - Валерио Эванджелисти

— Я еду в Лион, — объявил он решительно, — Сейчас разыщу Меркюрена, уложу вещи — и в путь. Салоном же займусь позже.

— Отлично. Могу я сказать де ла Гарду, чтобы он продолжал обрабатывать вдову?

Слегка поколебавшись, Мишель ответил:

— Да, конечно. Я и сам собирался жениться, как только обстоятельства позволят. Если эта дама так красива и богата, как вы говорите, может, это мое везение.

Мейнье весело хохотнул.

— Совершенно с вами согласен. У такого человека, как вы, обязательно должны быть дети, и она вам их подарит, не сомневаюсь. А теперь пойдемте искать аптекаря.

Спустя два дня, вечером, миновав излучину Роны, Мишель и Меркюрен, скакавшие рядом, увидели очертания окруженного башнями Лиона, который широко раскинулся в долине. Мишель натянул поводья гнедого коня, Меркюрен тоже придержал своего.

Мишель, которого под конец пути стали мучить головные боли, заметил:

— Мы у стен города. Не знаю почему, но мне кажется, что лучше нам повернуть назад. Я чувствую опасность, и угрожает она не мне, а вам.

— Вы, как всегда, слишком подвержены эмоциям. В Лионе меня никто не знает. Чего мне бояться? Я не нарушал никаких законов, — расхохотался Меркюрен.

— В лице Жозефа — нет, в лице Дениса Захарии — да. Вы нарушили законы церкви, которая гораздо меньше склонна прощать, чем светские власти.

— Сомневаюсь, но возражать не стану. В Лион я еду как Меркюрен, а не как Денис Захария. Что Захария и есть я, никто не знает.

— Пожалуй, вы правы. Пора перестать подчиняться только чувствам и ощущениям.

Мишель задумчиво тронул поводья. И вправду, чем старше он становился, тем больше разум его оказывался во власти непонятных фантазий, ускользающих образов и мимолетных галлюцинаций. Словно действие ястребиной травы и белены, помимо его воли, продолжалось само собой, обеспечивая контакты с тем, что проклятый Ульрих учил называть Абразаксом. Это очень беспокоило его, но сделать он ничего не мог. По счастью, это были лишь короткие моменты отключения, проходившие практически бесследно.

У городских ворот их остановил отряд алебардиров. Возможно, это была мера, вызванная чумной эпидемией. Всем, кто хотел выехать из города, в этом отказывали, за исключением ноблей и богатых горожан. Тем же, кто хотел въехать, было проще. Их просто обыскивали, если, разумеется, этому не препятствовал их социальный статус.

Мишель вдруг очень заволновался, лоб его покрылся каплями пота, как в лихорадке.

— Жозеф, — возбужденно зашептал он, — я чувствую, что вам угрожает огромная опасность. Вам надо бежать.

Меркюрена его слова поразили.

— Вы уверены?

— Да! Бегите! Скорее бегите!

— Еще секунду. Возьмите сначала вот это.

Аптекарь вытащил из седельной сумки медальон и две книги.

У Мишеля внезапно закружилась голова, но он сразу узнал в медальоне знакомый амулет, а в одной из книг — рукопись каноника Иоанна Счастливчика. Вторая же была ему незнакома.

— Что это такое? — спросил он, не сознавая, что тем самым задерживает друга.

— Книга Гораполлона о египетских иероглифах. Если хотите, я могу…

Меркюрен вдруг осекся: на него был наставлен поднятый палец Пьетро Джелидо, показавшегося в воротах в сопровождении двух алебардиров.

— Вы, должно быть, Жозеф Тюрель Меркюрен, известный также как Денис Захария. Мой господин Мейнье д'Опиед отправил меня встретить вас. С вами хочет побеседовать падре Матье Ори.

— Бегите, они хотят вас арестовать, — шепнул Мишель, побледнев от волнения.

Совет был излишен: Меркюрен уже развернул и пришпорил коня. Один из алебардиров попытался достать его своим оружием, но Жозеф со знанием дела выхватил из-под плаща длинную тонкую шишу. Посыпались искры, и алебардир схватился за раненое плечо. Аптекарь ловко увернулся от второй алебарды и галопом поскакал в поле. Другие солдаты бросились ему вдогонку, но его уже и след простыл.

Мишелю сразу стало лучше. Он почти не обратил внимания на Пьетро Джелидо, который хрипло орал:

— Вы сообщник этого человека! Вы за него ответите!

Очутившись в кольце разозленных алебардиров, Мишель поднял плечи:

— Я Нотрдам, врач, вызванный парламентом Лиона. Ведите меня к офицеру. — Он обвел солдат угрожающим взглядом. — У меня нет времени. Чем меньше вы меня задержите, тем лучше будет для вас и ваших семей.

Дверь в комнату Катерины резко распахнулась. Герцогиня вздрогнула и укоризненно посмотрела на дочь.

— Могла бы и постучать, — сдержанно попеняла она, — Интересно, куда смотрит прислуга?

Услышь кто эти слова, он никогда не подумал бы, что Катерина Чибо-Варано находится под арестом в палаццо кардинала делла Ровере в восточной части Агена. Она и сама постепенно об этом забывала.

С первых же недель герцогине было позволено переселиться из комнат прислуги в скромную, но вполне удобную отдельную комнату. Она никуда не выходила, но прекрасно знала, что, если пожелает, может и выйти. Внутри кардинальского дворца, который роскошью и комфортом походил скорее на палаццо какого-нибудь аристократа, она могла передвигаться свободно и даже раздавать поручения слугам и двум служанкам, специально приставленным к ней. Обязательство жить затворницей было позабыто, и единственным ограничением для нее остался запрет покидать город.

Такое попустительство могло бы вызвать злобные кривотолки: Джулия, обитая в Сен-Реми, наносила регулярные визиты в апартаменты кардинала. А может, мотив был совсем другой. Уже стало известно, что Катерина невиновна, поскольку ее процесс все никак не мог кончиться.

Сбежав от лионской инквизиции, так называемый Денис Захария косвенно подтвердил свою виновность. Кроме того, в его обиталище в Сен-Реми и в аптеке в Эксе нашли какие-то загадочные вещества и запрещенные книги, в том числе колдовские. О нем знали, что он скрывается в Наваррском королевстве, где ему покровительствует принцесса Жанна д'Альбре, возможно, надеясь, что он получит золото с помощью алхимии. Кого бы ни обвинил такой человек, подсудимый до оглашения приговора будет находиться под защитой презумпции невиновности.

Как бы там ни было, Катерина остерегалась требовать полного оправдания. Она предпочитала, чтобы все шло своим чередом, и старалась извлечь максимальную пользу из своего положения, усиливая влияние на кардинала. Степень этого влияния измерялась роскошью нарядов, которые Антонио Галаццо делла Ровере ей покупал. Когда Джулия в конце сентября 1547 года без стука вошла в комнату, герцогиня как раз примеряла перед зеркалом длинную, до земли, атласную юбку.

— А я думала, ты в Сен-Реми, штурмуешь своего Бертрана де Нотрдама, — заметила Катерина.

Голос ее звучал ехидно. Зеркало отражало все еще очень красивую женщину, но время уже наложило свой отпечаток на эту красоту. Темные круги обвели голубые глаза, на лбу обозначились морщины, щеки высохли и ввалились. Мужчина в возрасте Бертрана, может, уже и отверг бы ее. Катерину это тревожило, но она ни за что бы в том не созналась даже себе. Она предпочитала издеваться над дочерью, слишком похожей на нее двадцать лет назад.