Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире - Ханан Аль-Шейх

Молодая женщина вздохнула и сказала:

– Увы, царевич, этот великолепный дворец – для меня всего лишь мрачная темница, наполняющая сердце тоской и печалью.

Я улыбнулся ей и сказал, желая ее утешить:

– Что ж, я рад, что удача привела меня сюда, чтобы развеять твою печаль, а мне забыть о моих горестях.

Женщина улыбнулась мне в ответ.

– Ифрит посещал меня четыре дня назад и не покажется еще шесть дней. Не хочешь ли погостить у меня, пока он не вернется?

Я обрадовался ее приглашению и согласился, поблагодарив за доброту. Красавица отвела меня в баню, роскошную и великолепную – никогда я не видел ничего подобного, даже в родном дворце, где из кранов течет горячая вода, пахнущая благовониями и мускусом. Помывшись, я увидел, что красавица приготовила для меня прекрасные новые одежды. Я облачился в них и вошел в комнату, где она ждала меня за столом, уставленным невиданными чужеземными яствами. Мы ели, беседовали и наслаждались обществом друг друга, пока не захотели спать, и тогда разошлись по спальням. Мы проснулись на следующее утро, как только зажглись волшебные светильники, и были счастливы вновь увидеть друг друга. Весь день мы провели в беседах, смехе и шутках. Когда мы сели за ужин в тот вечер, женщина принесла кувшин с драгоценным вином, и я выпил половину один, а затем попросил ее выпить со мной. Она не отказалась, мы допили вино и отдались друг другу и растворились в восторге этих драгоценных минут.

Я спросил ее, нет ли у нее пера и чернильницы, и красавица поспешила в спальню, чтобы принести их. Когда она вернулась, меня охватила печаль, но печаль безмятежная. Я взял перо и наконец после долгой тягостной разлуки воссоединился со своим любимым искусством. Подняв глаза от бумаги, я устремил взгляд на женщину, вошедшую в мою жизнь, и начал писать «Благодарение Аллаху» умело и с любовью, стилем сулюс, в котором буквы прижимаются друг к другу, кружатся вместе, и сливаются друг с другом, и ложатся рядом, и засыпают. Когда я закончил писать, то увидел, что фраза приняла форму девушки: точки над буквами были ее глазами, из других букв сложились рот, длинные волосы, благородный нос и грудь. Красавица узнала себя в этой прекрасно написанной фразе, прижала листок к груди и расцеловала меня.

Я влюбился в нее всем сердцем, и она полюбила меня, и мы обнялись и спали вместе на ее огромном ложе, и написанная мной фраза спала между нами и видела, как мы держимся друг за друга так крепко, словно тонем в бурном море. Но несколько часов спустя мое блаженство рассеялось, и я проснулся среди ночи, чувствуя, как на грудь мою давит тяжелое бремя. Я огляделся по сторонам, и, когда мой взгляд упал на талисман на ее двери, я вспомнил о том, что она и впрямь подруга ифрита, внука самого Сатаны, что мы во дворце, спрятанном под землей в лесу, и что мне придется покинуть ее через четыре дня. От этой мысли с меня слетели последние остатки сна.

– О прекраснейшая, – прошептал я, – позволь мне освободить тебя из тюрьмы и избавить от ифрита, давай найдем способ вернуться в мое царство и страну, где ты станешь моей женой, и мы будем жить счастливо, покуда смерть не разлучит нас.

Она засмеялась:

– Не жадничай, любовь моя. Разве я не дарю тебе девять ночей со мной и только десятую собираюсь проводить с ифритом?

Но страсть и любовь уже завладели моим сердцем.

– Разве это жизнь для тебя – быть похороненной заживо под землей, в этом неверном, слепящем свете? Я хочу только показать тебе свет настоящего дня. Красоту нашего мира, солнце, луну и звездную ночь – все, чего ты здесь лишена.

Но любимая отвечала:

– Разве довольство своей участью не есть добродетель? Девять ночей для тебя, и одна для ифрита.

– Я понимаю, что страх заставляет тебя терпеть от ифрита всяческие несправедливости, – воскликнул я. – Но как ты можешь выносить жизнь с ним?

При этих словах она заплакала.

– Я долго была безутешна. Я падала без чувств каждый раз, когда его видела. Но привычка и одиночество примирили меня с его обликом и обществом.

Гнев закипел во мне.

– Не могу и думать о том, что ты останешься в этом аду, – вскричал я. – Клянусь Аллахом, я вызову ифрита на бой и убью его!

И я бросился к талисману, но девушка вскочила и взмолилась:

– Прошу тебя, не трогай. Если тронешь талисман, то погубишь нас обоих. Я слишком хорошо знаю этого ифрита и его жестокость.

И еще сказала она:

Но я не послушал ее. Я хотел убить и стереть с лица земли всех демонов, и первым – того, кто держит ее взаперти. Я бросился на талисман и разломал его на части. И сразу же дворец задрожал, засверкали молнии и послышались ужасные раскаты грома. Тут остатки хмеля испарились из моей головы.

– Что это? – вскричал я.

– Это ифрит – беги, спасайся! – отвечала моя возлюбленная в великой тревоге не о себе, но обо мне.

Одним прыжком я взлетел вверх по лестнице, забыв свой топор и веревку. С последней ступени я увидел, как стена волшебного дворца дала трещину, и из нее показался ифрит.

– Что случилось? – спросил он в сильном раздражении. – Зачем ты меня позвала?

– У меня заболел живот, – поспешно ответила девушка, – и я выпила вина, опьянела и упала на талисман, и он сломался.

Ифрит впал в бешенство – ярость его не знала себе равных, и, когда он зарычал на девушку, ступени у меня под ногами задрожали.

– Откуда тогда эти топор и веревка, распутная ты девка? Не станешь же ты отрицать, что их принес сюда человек!

– Я их раньше никогда не видела. Наверно, они зацепились за твою одежду по пути сюда, – невинно отвечала девушка.

Но ифрит не поверил ей. Он так ударил ее по щеке, что у меня сжалось сердце. Потом он сорвал с нее одежду, привязал ноги и руки к четырем столбам и стал стегать моей же веревкой, чтобы вырвать у нее признание. Крики ее и стоны заполнили весь дворец и мои уши, и я не вынес, поднялся на последнюю ступень и выбежал вон. В лесу моя горечь и отчаяние сменились злостью на самого себя. Как я мог своим себялюбием и самонадеянностью подвергнуть мою возлюбленную такой муке? Но я положил деревянную крышку на место и прикрыл ее дерном и травой. Я нашел вязанку дров, которые нарубил перед тем, как наткнулся на вход в подземелье, и поспешил обратно к портному. Увидев меня, он облегченно вздохнул:

– Я уж подумал, один из врагов твоего отца вызнал, кто ты такой, и убил тебя!

Я не сказал ему, что случилось со мной и с моим топором и веревкой. О, как же я потом сокрушался, сидя в одиночестве, тысячу раз, снова и снова виня себя, что трусливо покинул возлюбленную мою в беде, привязанную к кольям и страдающую от жестокой боли. Сожаления и скорбь грызли меня, ибо никогда уже мне не увидеть девушку, в которую я влюбился телом и душой, и не будет мне больше радости в этой жизни, даже если мне суждено вернуться домой. Ведь с ней ничто не могло сравниться!