Самарканд - Амин Маалуф

Из книги в книгу кочует легенда о трех друзьях, персах, каждый из которых оставил яркий след в истории нашего тысячелетия. Омар Хайям изучал мир, Низам Эль-Мульк правил им, Хасан Саббах держал его в страхе. Якобы они вместе учились в Нишапуре, что совершенно неправдоподобно, поскольку Низам был на тридцать лет старше Омара, а Хасан учился в Райе и, возможно, в своем родном городе Куме, но только не в Нишапуре.

Возможно, «Рукопись из Самарканда» таит на своих страницах правду о трех друзьях? Из хроники событий, которая дана на полях, следует, однако, что впервые все трое встретились в Исфахане, в диване великого визиря, по инициативе Хайяма — слепого орудия судьбы.

Низам удалился в один из кабинетов и погрузился в бумаги. Завидя Омара в дверях, он тотчас понял, что тот пришел с отрицательным ответом.

— Значит, мои планы тебя не трогают.

— Замыслы твои грандиозны, и я желаю, чтобы они осуществились, но мой вклад в них не может быть таким, как ты себе его представляешь, — твердо заявил Омар. — Если выбирать между тайнами и теми, кто их раскрывает, я на стороне тайн. В первый же раз, как я услышу донесение соглядатая, я прикажу ему молчать о том, что он узнал, заявлю, что ни меня, ни его это не касается, и запрещу ему бывать в моем доме. Мое любопытство к миру и людям иного свойства.

— Я с уважением отношусь к твоему решению и не считаю бесполезными для империи людей, целиком посвятивших себя науке. Разумеется, все, что я тебе обещал — пенсию, дом, обсерваторию, — ты получишь, я не отнимаю того, что подарил от души. Хотелось приобщить тебя к своим планам, но что делать! Я говорю себе в утешение: хроникеры напишут для будущих поколений — во времена Низама Эль-Мулька жил Омар Хайям, он был окружен почетом, оберегаем и мог ответить отказом великому визирю, не рискуя впасть в немилость.

— Не знаю, смогу ли однажды выразить тебе всю свою благодарность за твое великодушие. — Омар запнулся, не решаясь продолжать. — Может, мне удастся заставить тебя забыть о моем отказе, познакомив с одним человеком, юношей большого ума, обладающим огромными познаниями, наделенным обезоруживающей ловкостью. Он кажется мне созданным для того, чтобы стать сагиб-хабаром, и уверен, он примет твое предложение с восторгом. Он сам признался мне, что пришел из Райя с Исфахан в надежде получить у тебя работу.

— Видно, какой-нибудь честолюбец, — сквозь зубы процедил Низам. — Такова моя участь. Стоит мне встретить человека, достойного доверия, как ему непременно недостает честолюбия и он сторонится власти, когда же я вижу человека, готового взяться за любое дело, которое я ему предложу, то тут уж пугаюсь я.

Низам выглядел утомленным и словно покорившимся судьбе.

— Как зовут этого человека?

— Хасан, сын Али Саббаха. Должен тебя предупредить — он уроженец Кума.

— Шиит? Это меня не смущает. Хотя я и отрицательно отношусь к отклонениям от ортодоксального ислама, некоторые мои сподвижники, из лучших, входят в секты, мои лучшие солдаты — армяне, казначеи — евреи. От этого мое доверие к ним не уменьшается. Единственное, кого я опасаюсь, — исмаилиты. Надеюсь, твой друг не из их числа?

— Мне это неизвестно. Хасан явился сюда вместе со мной, он ждет. С твоего позволения я кликну его, и ты сам обо всем его расспросишь.

Омар вышел и вернулся с Хасаном. Тот держался уверенно, хотя Омар и заметил, как дрогнул его заросший подбородок.

— Представляю тебе Хасана Саббаха. Никогда еще такое количество знаний не умещалось в голове, так крепко стянутой тюрбаном.

Низам улыбнулся.

— Что ж, меня окружают сплошь ученые люди. Бытует мнение: государь, водящий дружбу с учеными, лучший из государей. Не так ли?

— Не верно ли и обратное: ученый, водящий дружбу с государями, худший из ученых, — парировал Хасан.

Все трое искренне рассмеялись. Но вот уже Низам нахмурил брови, желая побыстрее покончить с притчами, игрой слов и поговорками, без которых не обходится в Персии ни один разговор, и перейти к деловой части. Удивительное дело: эти двое с первых же слов стали понимать друг друга. Омару оставалось лишь удалиться.

В очень короткий срок Хасан Саббах стал незаменимым помощником великого визиря. Ему удалось наладить густую сеть доносителей — лжекупцов, лжедервищей, джепаломников, которые стали ушами и очами сельджуков, без них не обходился отныне ни один дом или дворец, ни одна лавка. Заговоры, слухи, сплетни — все доходило куда следует и так или иначе, тайно или открыто, пресекалось.

Первое время Низам был доволен: как же, он заполучил машину устрашения и похвалялся ею перед султаном Маликшахом, до тех пор скептически настроенным в отношении его идеи охватить агентурной сетью страну. Отец Маликшаха Алп-Арслан советовал сыну не прибегать к подобным методам управления. «Насадишь повсюду шпионов, — предупреждал он, — твои верные друзья их не испугаются, поскольку и так тебе преданы, а изменники будут начеку и станут подкупать информаторов, и так мало-помалу начнешь получать доносы на своих настоящих друзей, выгодные твоим недругам, а ведь слова, хороши они или плохи, что стрелы — выпустишь много, одна да попадет в цель, и сердце твое закроется для друзей, их место рядом с тобой займут изменники, что станется тогда с твоей властью?»

Чтобы султан перестал сомневаться в пользе такой службы для государства, потребовалось разоблачить отравительницу в его собственном гареме, и вот с тех пор Маликшах стал приближать к себе Хасана. Однако это сближение было не по душе Низаму. Хасан и Маликшах были молоды, им случалось посмеяться над старым визирем за его спиной, особенно по пятницам, когда устраивался щёлен — традиционный пир, задаваемый султаном приближенным.

Первая часть застолья обычно протекала весьма сдержанно. Место Низама было по правую руку от Маликшаха. Их окружали поэты. То тут, то там завязывались оживленные беседы: от сравнения клинков разных народов до толкования Аристотеля. Какое-то время султан с увлечением следил за ходом разговоров, но очень быстро под влиянием вина его внимание начинало рассеиваться. Визирь понимал: пора уходить. Самые почтенные из приглашенных следовали за ним. После этого в зале появлялись музыканты и танцовщицы, вино лилось рекой, и так до утра. Под аккомпанемент гудка[30], лютни или тара певцы импровизировали на излюбленную тему: Низам Эль-Мульк. Неспособный обойтись без своего всесильного визиря, султан мстил ему, смеясь над ним. Достаточно было увидеть, как по-детски увлеченно хлопает он в ладоши, чтобы догадаться: однажды его «отцу» не поздоровится.

Хасан умел поддержать в султане любой росток неприязни по отношению к великому визирю. Чем Низам превосходит других умом, знаниями? Хасану этого и самому не занимать. Способностью защитить трон, империю? Хасан доказал свою компетентность и в этих вопросах. Верностью? В устах лжецов она всегда выглядит правдоподобнее.

Лучше всего у Хасана получалось играть на феноменальной жадности Маликшаха. Он то и дело доносил ему о тратах визиря, указывал на новое платье его самого и обновы его близких. Низам был привержен власти и всему, что ей сопутствует, Хасан любил лишь власть и умел быть аскетичным.