Все может быть - Джейн Грин

Я намереваюсь пойти за ним, но тут он появляется в дверях.

— Оставайся здесь, там беспорядок. Я тебе принесу.

Пытаюсь вообразить, что же за свинарник у него на кухне, и решаю впредь даже не заглядывать туда.

— Извини за бардак, — говорит Ник, он принес чай в двух треснутых кружках. — Я хотел убраться, но сегодня не было времени.

— Ничего, — я ломаю голову над тем, что бы приятное сказать в адрес его жилища. — Именно так я представляла себе квартиру писателя.

— Правда? — Он явно польщен.

— Да! — решительно киваю я.

— Мне эта квартира подходит, — говорит Ник. — Надо бы, конечно, почаще убираться.

Я молча потягиваю свой чай. И тут он подходит, садится рядом и начинает поглаживать меня по спине. Я ставлю чашку, придвигаюсь к нему и через мгновение забываю о квартире, о беспорядке, обо всем. Только чувствую, как он гладит меня, и поворачиваюсь, чтобы поцеловать его. Похоже, единственное преимущество этой квартиры в том, что нужна всего лишь секунда, чтобы переместиться на футон. Я даже не успеваю заметить, грязные ли простыни, потому что Ник снимает с меня футболку и расстегивает лифчик. А это очень волнующе.

Я быстро стаскиваю джинсы, не желая терять ни секунды, и наблюдаю, как Ник справляется с застежкой своих брюк, а затем снимает боксерские трусы. Не выдержав, начинаю гладить его твердый член. Он постанывает, а я беру в рот сначала кончик, а потом весь член и слышу, как Ник задерживает дыхание.

Спустя какое-то время он шепчет, чтобы я остановилась, поднимает меня, и мы страстно целуемся, сплетая языки. Он гладит мою грудь и опускает руку ниже, проскальзывает в трусики, и теперь уже моя очередь прерывисто дышать; немного подразнив меня, он начинает ласкать мой клитор и ласкать меня внутри, а другой рукой водит по моей груди, пощипывая соски, и я постанываю и опускаюсь на кровать.

А потом, не в силах больше ждать, я говорю ему, чтобы он надел презерватив и вошел в меня немедленно. Он так и делает, и это еще лучше, чем в прошлый раз; он двигается, а я целую его шею. Мне хорошо, как никогда. Ник поднимает меня, чтобы сменить позу, но я не хочу, а он шепчет: «Увидишь» — и поворачивает меня. Войдя в меня сзади, он двигается и одновременно ласкает рукой мой клитор. Я начинаю стонать вместе с ним и чувствую, как волной накатывает наслаждение, издаю животный звук, и меня захлестывает сильнейший оргазм, какой я когда-либо испытывала. Совершенно обессиленная, засыпаю в его объятиях.

— Ну, дорогая Либби, — говорит моя мама, разливая чай из своего лучшего фарфорового чайника, — как вчерашнее свидание?

Знаете, это может показаться странным, но в ту самую минуту, как я, двадцатисемилетняя, независимая, зрелая, утонченная женщина, переступаю порог дома своих родителей, я снова деградирую до состояния угрюмого подростка и меня все так же, как и десять лет назад, раздражают их расспросы.

— Хорошо, — говорю я, заранее настроившись не грубить, не позволить им достать меня.

— И? — говорит мама с улыбкой.

— И что? — бурчу я в ответ, поднимая хрупкую чайную чашку.

— Он милый?

— Он нормальный.

— Если он просто нормальный, почему же ты с ним встречаешься? — Мама заливается смехом и зачесывает волосы рукой за уши — нервная привычка, к сожалению унаследованная и мной.

— Я с ним не встречаюсь, — говорю я, — у нас было только одно свидание.

О боже, думаю я и мысленно закатываю глаза. Что бы она ответила, скажи я ей правду? Скажи я ей, что да, у нас было свидание, а потом мы пошли к нему и трахались до потери пульса, заснули в обнимку, утром выпили чаю в постели (к сожалению, мои романтические мечты о завтраке были слегка преждевременными, поскольку у Ника в холодильнике оказалось только шесть бутылок пива, пачка масла и полпачки бекона, срок годности которого истек три месяца назад), затем снова занялись сексом и я сразу приехала сюда (романтическую прогулку тоже пришлось отменить, потому что Ник захотел посмотреть футбол, а мне осталось развлекаться пролистыванием старых номеров журнала «Богачи»).

— И чем твой друг занимается?

— Он писатель.

— О, писатель! Как интересно! Что же он пишет?

Она приставучка, но правду я ей говорить не собираюсь.

— Он пишет… ммм… статьи.

— Какие статьи?

— Статьи для мужских журналов.

— Интересно. Наверное, он хорошо зарабатывает.

— Кстати, мам, — поспешно прерываю я ее, желая сменить тему, — помнишь, ты говорила, что у тебя есть шоколадный торт с марципаном?

— О, совсем забыла — он на кухне. — Мама встает и исчезает.

Я вздыхаю с облегчением, и мы с папой обмениваемся взглядами и улыбаемся, он закатывает глаза.

Мама возвращается и говорит:

— А как зовут твоего молодого человека?

— Он не мой молодой человек, а зовут его Ник.

— Ник, — повторяет она и задумывается. — Николас. Да, мне нравится имя Николас. Где он живет?

— В Хайгейте.

— Шикарный район, — говорит мама.

Представляю себе, — да у нее случился бы инфаркт, если бы она увидела его квартиру.

— Должно быть, у него хорошо идут дела, раз он может себе позволить жить в Хайгейте. У него один из этих красивых больших домов, да?

— Нет, мам, — вздыхаю я. — Ни у кого из моих знакомых нет большого дома, ты же знаешь. У нас у всех квартиры.

— Ну да, конечно, — говорит она. — Так ты была у него дома? У него хорошая квартира?

— Дай ей передохнуть, — вмешивается папа, откладывая газету. — Вы же только начали встречаться, да, Либби?

И я киваю, с облегчением улыбаясь.

— Я просто беспокоюсь о тебе. — Мама расправляет фартук и присаживается. — В твоем возрасте я уже была замужем, а тебе было три года. Не понимаю вас, современных девушек. Такие независимые.

— Да, мы — женщины девяностых, — говорю я. — И я не хочу замуж, меня гораздо больше интересует карьера.

Как же.

— Как работа? — спрашивает отец, и, как обычно, я начинаю рассказывать, а родители с интересом слушают. Я рассказываю про Аманду и ожидаю, что они будут смеяться над этой историей. Папа действительно смеется, — правда, быстро подавляет смешок, увидев мамино выражение лица.

— Как тебе не стыдно, Либби — строго упрекает мама, — Тебе не кажется, что нужно рассказать ей?

— О, мам, — постанываю я, — все будет в порядке. Она бы и голой снялась, лишь бы привлечь к себе внимание.

— Ну, ты лучше знаешь. — Она произносит это подняв брови, словно говоря, что ничего я не знаю и она не одобряет меня.