Гламур в шоколаде - Ирина Молчанова

— Инночка, ну давай же, скажи, в кого ты влюбилась? Ну, признайся, я ведь правильно думаю, это Артем?

— Это Константин Викторович, — прошептала Инна и совсем тихо добавила: — Директор нашей школы.

«Голубые, нет, скорее зеленые, с позолоченными крапинками, светлые, самые добрые, похожие на море с блестящими на дне монетками, немного лукавые, самую капельку нежные, проницательные или, как сейчас, сердитые, а иногда такие… такие», — поток мыслей оборвался, нет — его наглым образом оборвали.

— Инна… — Константин Викторович выжидающе смотрел на нее.

— Что?

Послышался взрыв смеха.

— Не спи, замерзнешь. — Директор задал какой-то вопрос другому ученику, а она вновь погрузилась в свои размышления.

С того вечера, как она рассказала сестре о своих чувствах, минуло два дня. Инна вспомнила, как хохотала над ней Аня, и тихонько вздохнула. Она сама бы посмеялась, не приключись эта история именно с ней. Сестра долго мучила Инну вопросами: думает ли она об объекте своей любви перед сном, хочется ли ей, чтобы объект поцеловал ее, и вообще Аня вела себя не как сестра и лучшая подруга, а как психотерапевт! Думала она, да, перед сном, еще как думала, а что до поцелуев, ей даже страшно было об этом помыслить. Инна чувствовала себя преступницей! Если бы кто-то узнал о ее фантазиях, она бы сгорела со стыда. Сосредоточиться на литературе никак не удавалось, в голову лезло лишь нечто отдаленно напоминающее этот предмет. «Когда в любовных романах пишут „чувственные губы“, имеется в виду… что, собственно, имеется в виду? Интересно, когда он вот так склоняется над журналом, его губы чувственны или нет? А что с моими губами? Нужно было накраситься. Даже не взглянет, может, я совершенно ему не нравлюсь? Тогда бы он не стал меня защищать. Да он всех защищает! Какая сердобольность… Что он там все пишет, а какой красивый почерк, не то что у его химички… все потому, что он — хороший», — поток ее мыслей перекинулся на учительницу по химии. Раньше учительница ей нравилась, а теперь Инна только и делала, что выискивала изъяны в преподавательнице. Трудным делом это оказалось! Светлана Юрьевна была воплощением идеала, если не считать дурацкого почерка и крутого нрава.

«Ему, наверно, нравятся такие — с крутым нравом, скучать не приходится… красивая, умная, что еще нужно? Одно непонятно: почему они все еще не поженились? Не потому ли, что он не слишком сильно ее любит? Ведь если бы любил, точно повел бы в загс. До чего же дураки эти мужчины! Сколько, интересно, они уже встречаются? Если они так и не поженятся, значит, дело идет к разрыву, это наверняка. Хотя мне-то с какой стати радоваться, расстанется он с химичкой — найдет себе другую. Я ему точно не нужна! Да я и не знаю, что он вообще тогда думает? Решит, что у меня не все дома». — Она и сама так думала, когда мечтала о своей «безумной» любви. Какая пошлость — ученица втюрилась в директора! Клинический случай!

«Не в кого тебе влюбиться больше», — ворчала сестра. Аня вначале просто не поверила сестре, только потом, когда они созвонились утром и Инна на свежую голову повторила Ане свои вчерашние слова, сестре не оставалось ничего иного, как сказать: «Ты сошла с ума!»

— Инна, а ты на следующий урок не пойдешь? — послышался совсем рядом голос директора.

Она вздрогнула и подняла голову. Он смотрел на нее несколько озабоченно.

— Пойду, — кивнула она, не двигаясь с места и продолжая разглядывать его во все глаза.

«Господи, знал бы он только…» — она увидела, как изящные брови Константина Викторовича приподнялись, а взгляд его устремился в ее открытую тетрадку.

Инна почувствовала, как к щекам ее прилила краска, она совсем позабыла о сердечках, которые старательно выводила весь урок на полях.

Директор с интересом созерцал их, а ей хотелось сломать себе правую руку, лишь бы никогда не рисовать этих глупых сердец.

— А я уже боялся, что ты заболела, — неожиданно улыбнулся Константин Викторович, — теперь все понятно.

Внутри у нее что-то сжалось, словно под многотонным прессом: было страшно подумать, что именно ему могло стать понятным.

«Неужели догадался? Конечно, все проще простого — его предмет, тетрадка, сердечки… какая же я дура! Это — конец. Лучше сегодня же утопиться или повеситься, так надежнее». Она сгребла со стола тетрадь и запихнула ее в рюкзак.

Директор вернулся к своему столу и собрал листы с лекциями. К дверям они подошли одновременно. Константин Викторович пропустил ее вперед, но не успела она переступить порог, как ее догнал вопрос:

— Инна, а с моей стороны не будет наглостью спросить, кто тот счастливчик, в которого ты влюбилась?

Она замерла.

«Не догадался! Он ничего не понял! Топиться? Можно и подождать. — Инна обернулась, взгляд ее остановился на его губах. — Точно, чувственные, — подумала она, — именно такие губы описывают во всех любовных романах».

Он ждал ответа, а она продолжала пялиться на него, не в силах оторвать взгляда.

— Не хочешь, не говори, — улыбнулся директор.

Инна наконец заговорила, но это была не она, а тупая блондинка, сто раз уже похороненная и нежданно-негаданно воскресшая:

— Константин Викторович, а вы не сбежите, если я вам расскажу?

Что-то в его взгляде изменилось, она это четко уловила. То ли зрачки расширились, то ли он просто свел брови, но мгновение прошло, и он совершенно ровным тоном ответил:

— Сбегу, Инночка, я уже убежал, у меня в двенадцать педсовет.

До конца уроков она ругала себя на чем свет стоит; теперь к желанию сломать себе правую руку ей хотелось заодно вырвать свой язык. Кажется, она спугнула объект своей любви. И сделала это не настоящая Инна, а прежняя бестолковая блондинка, и без того испортившая ей жизнь.

Между тем оценки ее резко улучшились, учителя стали меньше придираться к ней, а некоторые и вовсе перестали доставать девушку. Ей же все было безразлично, хотелось одного: чтобы целыми днями ей преподавали литературу и русский язык. Инна не знала, как вести себя, в один миг ей хотелось громко, на всю школу прокричать о своей любви, а в другой — забиться в темный угол вместе со своей любовью и не вылезать на свет. А вскоре случилось нечто непредвиденное.

Константин Викторович начал ее избегать. Особенно это стало заметно во время перемен. Раньше он всегда останавливался, чтобы поболтать с ней, а теперь проносился мимо, как ураган. Даже на уроке не вызывал ее к доске лишний раз. Инна была в отчаянии. Чего она только не делала: писала проникновенные сочинения, постоянно тянула руку, чтобы ответить на каждый его вопрос, задавала после уроков какие-то глупые вопросы, лишь бы поговорить с ним хоть немножко, а как-то нарочно завалила изложение, чтобы можно было прийти и исправить его. Ничего не помогало! За сочинения он ставил ей пятерки, приводил их в пример другим, на ее вопросы отвечал обычно советом — прочесть ту или иную книгу, а за диктант поставил ей четверку с тремя минусами. А когда она хотела исправить, сказал, что в журнал все равно четверка пойдет без минуса, поэтому исправлять ничего не нужно. Испробовав все — от характерных взглядов до подкарауливания, — Инна… подралась! По-настоящему подралась: с мальчиком из параллельного класса, где училась Кристина.