Обет без молчания - Ольга Володарская

Борис тем временем разлил киршвассер. Судя по выражению лица, он тоже был не в восторге от этого напитка. Как она поняла, внук Либе пил его только из уважения к памяти бабушки. Бетти тоже не стала артачиться — махнула стопку, передернулась, закусила огурцом, да необычным. Он был как-то диковинно замаринован в горчице и приправлен петрушкой. Как оказалось, Мария, проживающая основную часть времени за городом, сама выращивает овощи и их консервирует.

— Это очень вкусно, — искренне похвалила Бетти. А вот голубцы ей не понравились, наверное, из-за капусты. Она ее с трудом переносила, поэтому и ЩИ не зашли. — И этот салат. — Она указала на что-то томатно-перечное.

— Это лечо. — Мария сунула ей в руку кусок белого хлеба и предложила мокнуть его в маринад. — Рецепт не русский — болгарский.

— Венгерский, — поправил ее Борис. — И нам всем нравится лечо, в отличие от настойки. Давайте не будем себя насиловать и пить ее?

— Но мама ее обожала! Мы отдаем ей дань памяти.

— Мой дед тоже любил киршвассер, — подала голос Элизабет. — Для них с Либе это был особенный напиток. Как я поняла, впервые в жизни они им напились.

— И уснули во дворе на лавках, — поддакнул ей Боря. — История известная. Киршвассер будоражил не их вкусовые рецепторы, а воспоминания. Всякий раз, выпивая стопочку настойки, Либе и Клаус возвращались в те далекие времена, когда были молоды и влюблены друг в друга.

— Они до конца дней остались молодыми и влюбленными друг в друга.

Мария всхлипнула, а затем выдала пронзительное:

— Дааааа!

— Мама, успокойся, — немного сконфузился Борис, но та от него отмахнулась.

— Наша Либе в душе оставалась девочкой до последнего вздоха, и все ее мысли были о Клаусе. Из уважения к моему отцу, а впоследствии к его памяти она не упоминала о дедушке Бетти часто. Если рассказывала иногда, то как о друге детства-юности. Но у нее совершенно менялось лицо, особенно глаза. Они становились мечтательными и как будто наполнялись новым смыслом…

Мария хотела продолжать, но тут из прихожей раздался шум. Сначала скрежет, скрип, грохот, потом голоса — мужской, женский, детский.

— Остальные члены семьи пожаловали, — сообщила Мария.

Бетти и сама это поняла. Внучка Либе с мужем и дочкой вернулась домой.

Через несколько секунд в кухню вбежала девочка — крепенькая, кудрявая, с глазищами в пол-лица. Она сначала бросилась к Борису, исцеловала его перемазанными шоколадом губами, после этого обняла бабушку за ногу, но вскользь и встала перед Элизабет, сведя бровки.

— Ты кто? — требовательно спросила она.

— Меня зовут Бетти. А тебя?

— Кетти, — после небольшой заминки ответила девчушка.

— Екатерина она, Катя, — пояснила внучка Либе. С братом она была похожа, но не чертами лица, а, скорее, мимикой. — Я Даша, мы с вами по телефону разговаривали. Это, — она указала на спутника, — мой муж Виктор.

— Хочу быть Кетти, — топнула пухлой ножонкой девочка. — И такие сережки! — Она ткнула пальцем в «гвоздики» Бетти.

— Я тебе их подарю, — пообещала та.

— Нет, что вы, — запротестовала Дарья. — Не нужно.

— Они недорогие. — В поездку она надела обычные серебряные серьги с глазками из граната. Им красная цена тридцать пять евро.

Почему-то Бетти не подумала о подарках, и сейчас ей было неловко из-за того, что она заявилась с пустыми руками. Могла бы хоть каких-то ГОСТИНЦЕВ привезти. В дьюти-фри и шоколад, и колбаски, и пиво, и ликеры, а она без ничего, даже без кружек или магнитиков. Позор!

— Уважаемые члены семьи и ее друг, точнее, подруга, минуточку внимания! — зычно выкинула Мария. — Я предлагаю вам всем рассосаться по помещениям, помыться, переодеться, угомониться, — она погрозила пальцем внучке, — чтобы дать мне спокойно приготовить ужин.

— Все же есть, — напомнил Борис. — И закуски, и горячее.

— А жрать нечего. Короче, все брысь! Встречаемся тут же через час.

Ей предлагали помощь, даже малышка Кетти, но Мария всех прогнала, велела просто не мешать и закрыла дверь.

Дарья повела дочку в ванную. Ее муж, какой-то уж очень спокойный и невзрачный, пошел курить на балкон, а Боря пригласил гостью в комнату Либе. Именно там ей будет постелено. Ее рюкзак уже покоился на пуфе рядом с кроватью.

— Надо же, тут все почти так же, как в спальне деда, — вслух заметила Бетти. — Расположение мебели, текстиль, свет — не только верхний, но и торшер в углу, и бра на стене над зеркалом. Есть проигрыватель. Ваш более современный, из семидесятых. У Клауса довоенный патефон в панелях из дерева и кожаном чехле.

— У Либе тоже был, но его украли. Квартиру ограбили как раз в начале семидесятых, много ценного вынесли. В том числе патефон, что они из Германии привезли.

Бетти опустилась на кровать, увидев рассыпанные по ней фотографии.

— Можно посмотреть? — спросила она у Бориса.

— Конечно. — Он опустился рядом.

— О, я ее видела, — сказала Бетти, взяв в руки верхнюю и перевернув. — У деда такая на стене в рамке. — На ней он и девочка в пышном платье. Либе, ребята держатся за руки. — Но больше совместных нет. А у вас?

— И у нас. Даже эта недавно обнаружилась.

— А ведь они встречались уже в зрелом и даже преклонном возрасте.

— Нет, это вряд ли, — поджал губы Борис. Он был уверен, что знает все обо всем.

— Когда Либе лежала в германской клинике, Клаус навещал ее.

— Так вот почему она отказывалась от Израиля! Я туда ее хотел отвезти, но бабушка ни в какую…

А Бетти тем временем перебирала фотографии и отмечала, что Либе на всех хороша по-своему. Даже после родов, набрав кило пятнадцать, она очень привлекательна. Бетти не верилось, что совсем недавно она считала Либе самой обычной барышней приятной внешности. Да она просто сногсшибательна! Если объективно, то дед ей в подметки не годился. Видела она его и в молодости — самый обычный мужчинка, да еще с дурацкими усишками — блондинам они редко идут.

Тут распахнулась дверь, и в спальню ворвалась Катя. Умытая и переодетая в домашнее, она подлетела к Бетти, взобралась к ней на колени и стала теребить ее уши.

— Не нахальничай, — строго проговорил Борис, но глаза его улыбались. Было видно, что он обожает племянницу.

Девочка показала ему язык. Бетти расхохоталась и стала расстегивать серьги — поняла, что Кетти не успокоится, пока не заполучит их.

— Все, теперь твоя душенька довольна? — спросил у нее Боря.

Катя закивала и, зажав «гвоздики» в пухлой ладошке, понеслась к маме, желая незамедлительно вставить их в свои уши. Незнакомой тете она это не доверила.

Бетти с Борисом снова вернулись к фотографиям, но им снова помешала Катерина. На сей раз она вбежала, чтобы прокричать: