Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин

При этом не наблюдалось никаких социальных волнений, которые согласно марксистской теории должны были бы уже разорвать американское общество на куски. Почему этого не произошло? Financial Times отвечала на этот вопрос в июне 2009 г. в статье «Маленький грязный секрет капитализма»: «Выгоды экономического роста получили плутократы, а не основная масса населения. Так почему же не произошло революционного взрыва? Потому что проблемы, с которыми сталкиваются массы, имеют одно простое решение — кредит. Если не можешь заработать на что-либо, займи нужную сумму» [313].

Оценивая результаты неолиберальных реформ, Д. Стиглиц приходит в итоге к радикальным выводам: то, что происходило в США на протяжении более четверти века, было «созданием государства корпоративного благосостояния» [314] . Существующая система не капитализм, подтверждает другой нобелевский экономист Э. Фелпс, а скорее вариант корпоративного государства Муссолини [315].

В корпоративном государстве на смену родовой аристократии к власти приходит наследственная финансовая аристократия («привилегированная каста» [316] ) неофеодального стиля. Превращение Соединенных Штатов Америки в Корпоративные Штаты наглядно демонстрирует сравнение показателей социального неравенства и наследственной преемственности богатства европейских стран и США.

Корпоративные Штаты америки [317], [318]

На превращение Соединенных Штатов в Корпоративные указывает сегодня множество исследователей. Так, американский социолог Р. Лахманн, приводя факты небывалой концентрации богатства в руках немногих, приходит к выводу, что в последние три десятилетия правительство США и крупнейшие американские корпорации оказались под контролем олигархии [319]. Самый цитируемый географ мира 2009 г. Д. Харви, сменивший деятельность на изучение социальной справедливости, утверждает, что именно передача власти олигархии и явилась истинной целью неолиберальной политики Запада [320].

Одним из отличительных признаков корпоративного государства стал стремительный рост коррупции. И тому есть две объективные причины. На первую из них указывали еще классики марксизма, прогнозировавшие неизбежность сращивания государственного аппарата с монополиями и превращение государства в орудие финансовой олигархии [321], т. е. в корпоративное государство. Связующим раствором между капиталом и государством на данном этапе развития становится коррупция.

…

Именно на эту зависимость между типом государства и коррупцией указывает и замечание Н. Кляйн, по мнению которой ««Новый курс» Буша носил исключительно корпоративный характер», при том, что «вся 30-летняя история чикагского эксперимента — это история масштабной коррупции и корпоративистского сговора между государством и крупными корпорациями…» [322], «роль правительства в корпоративистском государстве — работать конвейерной лентой для передачи общественных денег в частные руки» [323].

На «повсеместную практику защиты правительством интересов крупных американских компаний» [324] указывает и Р. Райх. Он же отмечает, что «лоббистская деятельность становится все более прибыльной. В 1970-х вашингтонскими лоббистами становились примерно 3 % бывших членов конгресса, в 2009 г. эта цифра достигла уже 30 %» [325]. «Вашингтон захвачен лоббистами», — вторит Д. Сакс, отмечая при этом, что «американская коррупция в значительной мере, в сущности, легализована благодаря корпоративному лоббированию и финансированию (выборных) компаний» [326]. «Превращение денег во власть и власти в деньги — две главные отрасли экономики Вашингтона » [327] .

Второй причиной роста коррупции становится рост неравенства. Огромная разница в доходах поляризует общество, делает его классовым. Для тех, кто участвует в процессе создания или обслуживания интересов «привилегированного класса», коррупция становится средством приобщения к классу господ, пускай и за счет других. Но такие правила игры установлены самим «привилегированным классом», нежелающие принимать в ней участия автоматически выбывают из игры. В этих условиях коррупция выходит за пределы чисто криминальной сферы и становится вопросом политическим.

…

Чувство справедливости так же присуще человеку, как и чувство эгоизма. Чувство справедливости базируется не на зависти к богатым, а на чувстве собственного достоинства. В классовом обществе борьба за справедливость становится борьбой за право называться человеком. Это чувство свойственно как русским крестьянам, восставшим в 1917 г. «за право считаться людьми» [328], так и современным американским профессорам, в лице, например, Р. Райха, по мнению которого: «Ни один американец не сможет жить спокойно и счастливо в стране, где малая доля получает все более крупную часть национального дохода, а то, что остается большинству, постоянно уменьшается» [329]. «Когда мы поймем, что экономическая игра ведется нечестно…, — предупреждает Р. Райх, — положение может стать взрывоопасным» [330] .

Черты корпоративного государства проявляются не только в финансовой сфере, но и практически во всех областях человеческой деятельности:

Государственные контракты: «сотни миллиардов долларов ежегодно из общественных средств переходили в руки частных компаний. Это происходило на основе контрактов, многие из которых заключаются в тайне, без конкуренции», — отмечает Н. Кляйн [331]. Как писала в феврале 2007 г. газета New York Times, в США «без каких-либо публичных обсуждений или формальных процедур подрядчики фактически заняли положение четвертой ветви власти» [332].

Корпоративное мошенничество: «Мир утопает в корпоративном мошенничестве, — восклицает Дж. Сакс. — Редкий день проходит без новой истории о неправомерных действиях. За последнее десятилетие каждая фирма на Уолл-стрит заплатила значительные штрафы за фальшивый бухгалтерский учет, инсайдерскую торговлю, мошенничество с ценными бумагами, схемы быстрого обогащения или прямое хищение со стороны руководителей» [333].

«Пузырь» здравоохранения: Здравоохранение и медицина поглощают сегодня почти 17 % ВВП США. В Америке самые высокие в мире расходы на здравоохранение на душу населения, и они с 1970 г. растут в 1,5 раза быстрее инфляции [334]. При этом, по данным ВОЗ, США занимают лишь 72-е место по показателю здоровья населения [335], 41-е — по уровню детской смертности (самый плохой показатель среди развитых стран) и 45-е — по продолжительности жизни [336]. США — единственная богатая страна, которая не обеспечивала медицинское страхование всем своим гражданам; в 2012 г. медицинской страховки не имели почти 45 млн человек [337].

…

Проблема, по словам Д. Сакса, заключается в том, что медицинская ассоциация ограничивает прием новых докторов, в свою очередь фармацевтические компании устанавливают заоблачные цены на патентованные лекарства, а страховые компании возмещают издержки больниц по принципу «издержки плюс фиксированная прибыль» [338]. При этом административные расходы по программе государственного медицинского страхования Medicare составляют 2–3%, корпоративного — 5–10 % (от страховых премий), а частного — 40 % [339]. Силу медицинского лобби наглядно демонстрирует тот факт, что, по данным Национального научного фонда США (NSF), на исследования в области медицины приходится более половины всех вместе взятых средств федерального бюджета, выделяемых на научные исследования и разработки [340].