Одинокие боги - Луис Ламур
Шрифт:
Интервал:
Внутри фургона было уже темно, когда отец встал со своего места. Я тоже проснулся, хотя остальные еще спали. Финней правил упряжкой, а Фарлей сидел позади него закрыв глаза.
— Мы подъезжаем к Родникам Индейцев, — возвестил Джакоб через плечо. — В этих местах начинаются ключи, но теперь уровень воды упал. Поэтому нужно спуститься немного вниз, чтобы добыть ее.
Снова стало холоднее. И казалось невероятным, что совсем недавно мы изнемогали от жары. Миссис Вебер нацепила свою шляпу, а Фразер и Флетчер даже облачились в пальто. Но перед этим я мельком заметил в кармане жилета Флетчера небольшой револьвер. Позже, во время стоянки, когда мы остались одни, я рассказал об этом отцу.
— Молодец! — похвалил он меня. — Ты наблюдателен. Это очень важно.
— Он был у него с левой стороны, — продолжал я, — и дуло направлено влево.
— О! — воскликнул отец и немного помолчал. — Это интересно! Дуло направлено влево? Я этого не заметил.
В полночь мы добрались до Родников Индейцев. Отец вышел из фургона, ступил на землю: его покачивало.
— Мистер? — подскочил Келсо. — С вами все в порядке?
— Да, да, благодарю. Всего лишь легкое недомогание. Сколько мы здесь простоим?
— Мы только поменяем лошадей, наши уже выдохлись, и Фарлей для перехода через перевал хочет заменить их новой упряжкой.
Келсо вглядывался в темноту.
— Индейцы дали этим родникам собственное название. Возможно, Верн, вы знаете об этом. Чтобы достать воду, приходится спускаться вниз, но вода здесь хорошая и холодная.
— Я бы, наверное, сделал несколько глотков, да и мой сын тоже.
Наступила непродолжительная пауза, Келсо снял шляпу, вытер лоб.
— Легкие беспокоят? — вежливо осведомился он.
— Да, хотя я и стал меньше кашлять с тех пор, как мы спустились в пустыню.
— Почему бы вам не задержаться в Айджью Каленте на несколько дней? Говорят, горячий и сухой воздух очень полезен для легких.
— Я не располагаю таким временем и должен отвезти сына к его деду в Лос-Анджелес. — Келсо понимающе промолчал и, сделав несколько шагов от фургона, растворился в ночи. Отец положил руку мне на плечо. — Ханни, видишь ту большую пальму? Индейцы рассказывают, что это — один из их мудрецов: состарившись, тот превратил себя в пальму, чтобы продолжать служить людям.
— Как же это ему удалось?
— Пожелал — и все тут! Он встал однажды очень прямо, приказал себе превратиться в дерево, и началось это медленное преображение... Пока он окончательно не стал пальмой.
— Ты веришь этому, папа?
— Признаюсь, никогда не видел сам, как это происходит. Поэтому мой разум подсказывает, что такого быть не может, но ведь одному Богу подвластно судить о том, что человек знает, а я простой смертный, мне многое неизвестно.
Индейцы, я тебе не раз говорил, совсем не похожи на нас. У них другая вера и другие причины для веры. Никогда не следует спорить с тем, что говорят индейцы; надо лишь уметь слушать и запоминать, делая собственные выводы.
Отец посмотрел на небольшой домик, из окна и открытой двери которого струился свет.
— Оставайся в фургоне, Ханни. Через минуту я вернусь.
Из фургона никто еще не вышел. Все спали или только просыпались. Келсо и отец, наверное, позабыли про обещанную воду, а мне так хотелось пить.
Человек, который увел менять лошадей, еще не вернулся с новой упряжкой. Я соскочил на землю и, подойдя к тому месту, где начинались родники, посмотрел с откоса вниз: там, далеко, я увидел манящий блеск воды.
Осторожно сделал шаг, другой, спускаясь все ниже, и в конце концов оказался на клочке земли рядом с водой. Я посмотрел вверх: был виден только квадрат неба и две звездочки на нем. Оглянувшись, стараясь привыкнуть к темноте, я заметил невдалеке тыквенный бочонок, взял его и погрузил в воду.
Зачерпнув холодной воды, я пил ее и пил. Никогда еще она не казалась мне такой вкусной. Я еще раз погрузил бочонок и только потом почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. И поднял глаза.
Это был старый-престарый индеец в широкой домотканой рубахе. Его жидкие седые волосы, спускавшиеся до плеч, были перевязаны ленточкой. На шейном шнурке висел треугольник из синего камня с какими-то знаками.
— О! Извините, сэр! Сразу и не заметил вас, — сказал я и, зачерпнув воды, протянул бочонок индейцу. Тот молча смотрел на меня. Услышав сверху голос отца, я заторопился, поставил бочонок на землю. — Прошу прощения, сэр, пожалуйста, извините меня, — бросил я через плечо уходя.
Отец стоял позади фургона и, заслышав мои шаги, оглянулся.
— Ты заставил меня поволноваться Ханни. Я боялся, что ты заблудишься.
— Я ходил пить.
Когда фургон уже тронулся, я сказал отцу:
— Знаешь, мне встретился индеец.
Флетчер так и подскочил от удивления:
— Не может быть! Мне говорили, что индейцы больше не ходят к роднику, тем более в темноте!
— Он был очень старый, на шее у него висел синий камень.
— Бирюза, — пояснил отец и, посмотрев на меня, добавил: — Бирюза — это такой камень. Индейцы ценят его больше, чем золото.
Финней правил новой упряжкой лошадей, которые бежали очень резво. Фарлей забрался в фургон и удобно устроился на свернутых в рулон одеялах.
— Следующая остановка на Айджыо Каленте. Вы, кажется, бывали там раньше, Верн? — Он поглядел на отца.
— Довелось несколько раз. Оттуда прямая дорога до Сан-Джакинто. Англичане называют это место Пальмовые Ключи. Там никто не живет, кроме двух-трех белых и нескольких индейцев кахьюллов. Предполагаю, что получу там кое-какие вести.
Увидев, что отец прислонился спиной к чемоданам и узлам, сложенным в углу фургона, я последовал его примеру: сказывалась усталость от неспокойного сна, постоянная тряска в дороге. И мне теперь хотелось одного: остановиться наконец где-нибудь и долго-долго оставаться на одном месте.
Лежа в темноте с открытыми глазами, я думал о затерявшемся в песках корабле, пойманном морем в ловушку. И конечно, что греха таить, я мечтал найти этот корабль и разыскать эти затонувшие сокровища... Или жемчуг. Или в крайнем случае бирюзу, которую носил на шее старый индеец.
Лошади бежали рысью. Скоро мы доедем до Айджью Каленте, а там и до Лос-Анджелеса уже недалеко. Сколько еще будет, интересно, остановок? Пять, шесть или дюжина? Этого я не знал. Фургон продолжал катиться в ночи, отец, едва задремав, приподнялся вдруг, достал револьвер и пододвинул к себе, подложив под руку. Потом принес ружье и тоже положил рядом.
Нас ожидают неприятности, екнуло у меня в груди.
Прошло немало времени, прежде чем фургон наконец остановился. Как все последнее время, сон мой был зыбким, некрепким: я просыпался, и снова засыпал, и снова просыпался. Посмотрев вперед, увидел неподалеку от дороги домик с освещенным окном и открытой дверью, из которой вышел человек, заспешив к фургону.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!