Русский легион Царьграда - Сергей Нуртазин

– Куда это, молодец, поспешаешь, никак за стены? – сказал один из них.

– А дозволено ли? – спросил Мечеслав.

– Дозволю, почему нет. А спытать хочу, не оробел ли? Может, в Киев, к князю Володимиру под крылышко собрался? – зубоскалил страж.

– Мне и здесь по нраву пришлось, – принял его шутку Мечеслав.

– Ладно, проходи! Торопша, поди-ка отвори, – сказал Мечеславов собеседник второму стражнику. Тот спустился с площадки и подошел к воротам.

– Остерегись, кабы печенеги тебя не уволокли, а то мы у них половину мужей побили, теперь печенежским девкам женихов не хватает!

– Поостерегусь, – улыбаясь, сказал Мечеслав, выходя за ворота.

– Ты бы меч али копье взял. Перстом, что ли, от печенега отбиваться будешь? – донесся голос с площадки.

– Нужно будет, и перстом отобьюсь, – ответил на шутку Мечеслав.

– Кабы не оробели они, на тебя глядючи, да со степи не побежали бы, а то с кем же нам потом ратиться? – нагнал Мечеслава голос Торопши, за которым последовал раскатистый смех его товарища.

С возвышенности, на которой стоял острожек, Мечеславу открывался вид на широкую, бескрайнюю, уходящую за горизонт степь, вздымающуюся кое-где буграми-курганами, похожими издали на волосатые сгорбленные спины неведомых чудовищ. Внизу, у подножия холма, текла, убегая вдаль, малая извилистая речка, заросшая по берегам камышом, из которого выглядывали редкие деревца. К речке примыкал долгий, но неглубокий овраг.

«Вот он, рубеж, кон, граница земель украинных!» – подумал молодой воин, вглядываясь в степную даль.

Неторопливо спустился к реке, от которой веяло бодрящей свежестью. Утреннюю тишину изредка нарушали всплески воды, производимые рыбами. Неподалеку плавали утки. На мелководье, поджав ногу и высматривая добычу, стояла белая цапля. Мечеслав снял с себя одежду, зашел по пояс в прохладную воду, нырнул. Вынырнул почти у противоположного берега.

– Эх! – счастливо выдохнул он и поплыл назад.

Коснувшись ногами песчаного дна, остановился, постоял. Не спеша вышел по колено из воды, посмотрел в небо на сияющее солнце, крикнул:

– Лепотно-то как! Ярило-о-о!

Его тело, покрытое капельками воды, блестело на солнце, мышцы бугрились и играли под кожей, струйки воды стекали с волос на лицо. В два шага достигнув берега, Мечеслав вытерся рубахой, оделся и пошел обратно в острог. Войдя в ворота, он увидел, что все население этой маленькой крепостцы уже проснулось.

Россы считали, что их постигнет ужасное бедствие, если они потерпят постыдное поражение от ромеев, и дрались, напрягая все силы. Ромеев же одолевали стыд и злоба при мысли о том, что они потеряют свою великую славу, потерпев поражение от народа, сражающегося в пешем строю и вовсе не умеющего ездить верхом.

Лев Диакон

Мечеслав разговаривал с Ратшей, когда к ним подошли Ярун и Перша.

– Днесь отдохнете, по рыбу пойдем, а завтра почнете в дозор выходить. Тебе же, Ратша, надобно с половиною твоих воев далее следовать, гонец ныне прискакал, весть недобрую привез. На Десне-реке печенеги на заставу напали, половину воев побили и старшого их.

– Да-а, недолго погостить пришлось у тебя, Ярун Волуевич.

– Печенегам за то земно поклонись.

– Уж я им поклонюсь, мечом да секирой.

– То потом. А пока готовь робят своих, за рыбой пойдем.

Весь день до сотни человек таскали невод, ловили рыбу, доставляли ее в острог, пластали для вяления. Речка малая отдала людям и плоскую тарань, и карпа с золотой, как ромейские монеты, чешуей, и зубастую щуку, и похожую на лезвие ножа чехонь. Незаметно день пошел на убыль. Мечеслав вместе с другими вернулся в острог, где уже все было готово к трапезе. На столах, поставленных под открытым небом, стояли пиво, меды, кучами лежала в плошках вареная и печеная рыба, горками – ломти духмяного свежевыпеченного хлеба, а от ухи, покрытой жирком и разлитой в большие пузатые деревянные посудины, похожие на братины, шел дурманящий запах, смешанный с дымком от костра. Ни за одним столом, даже княжеским, Мечеслав не ел с такой молодой жадностью. Когда трапеза была закончена, Ярун, обращаясь к старому дружиннику с длинными усами, чубом-оселедцем на голове и серьгою в ухе, сказал:

– Вельмуд, хорошо ты сказы сказываешь. Уважь нас и вновь прибывших.

Вельмуд кашлянул, прочищая горло:

– Сказов ныне не будет, а поведаю я вам то, что очами своими видел. Бились мы с ромеями на земле болгар. Был я тогда в дружине князя нашего Святослава. Добрый и грозный был муж, роста не великого, но широкоплеч и крепок. С дружиною завсегда вместе был, и в радости и в горести, на пиру и в битве. В еде, питье и сне был неприхотлив, как простой воин, и до добычи не жаден. Более ему по сердцу сеча была! Мы с ним аж до самого Аркадиополя византийского доходили. Эх! Так вот, подошли ромеи с базилевсом своим Иоанном Цимисхием к болгарскому граду Доростолу, в котором мы стояли. Вышли мы навстречу, сомкнули щиты, выставили копья. Выстроились и ромеи, в челе войска – окольчуженные пешцы, с обеих сторон за ними – конные воины, в бронь закованные, вперед же лучники вышли, а позади всего войска они баллисты и катапульты разместили. Начали метать в нас стрелы да каменья, но и мы не стали ждать, пока побьют нас. Пустили стрелы, сами на ворога двинулись и не раз сходились в сече. Что только ни делали ромеи – и войском всем наседали, и конницу латную впереди пешцев пускали, и «бессмертных», стражу свою в золоченых доспехах посылал Цимисхий на нас, мы же стояли стеной, ни на шаг не отступили.

И еще не раз выходили мы на бой, но кончались припасы, начали мы умирать от голода и хворей. Приуныла дружина, иные роптать стали, тогда собрал Святослав воевод и сказал им:

– Того не повелось от дедов и отцов наших, чтобы спасать себя постыдным бегством. Станем крепко! Или останемся живы и победим, или умрем со славой! Мертвые сраму не имут, а убежав от битвы, как покажемся мы людям на глаза?

И сказали воеводы и дружинники бывалые:

– Где твоя голова ляжет, там и мы головы свои сложим!

Исполчились мы, вышли в поле и потеснили ворога. Только Цимисхий с конными воинами, в железо одетыми они катафрактами у греков зовутся, остановил было нас. Но вот и катафракты дрогнули, плечи нам показали, мы за ними вслед ударились, и распался наш строй. В это время ромеи нежданно напали с тылу, и оставили нас боги. Поднялась буря, призастила нам очи песком. Князь Святослав, чуя, что не сдюжить нам, повелел отходить. С превеликим трудом пробились мы обратно к Доростолу. Видят Цимисхий и Святослав: бьемся, а никто не побеждает, и уладили мир… Выпустили нас ромеи за врата града беспрепятственно, хлебов в дорогу дали, оружие и добычу при нас оставили. Двинулись мы в Русь, непобежденные. Святослав с воями – на ладьях, воевода Свенельд со своею дружиной конно и пеше – по суше. Молвят, что колгота меж князем и Свенельдом была, потому и порознь пошли, но не мне о том судить… Я в княжой дружине остался, пришли мы на ладьях к Днепровским порогам, а время уже зимнее, остались зимовать в Белобережье. Ох, и голодно было! Надеялись мы, что Свенельд воротится с помощью, да и сами гонцов в Киев посылали, а после головы их недалече от нашего стана находили. Весною снова к порогам подошли, тут и напали на нас печенеги с Курей, псом. По сию пору не забуду лика его безобразного, персть он в сравнении со Святославом, а похвалялся, что побил его. Тьфу! – сплюнул в сердцах Вельмуд. – Была у нас с ними сеча, но мы были уже обессиленные, сколь воинов славных тогда полегло, другов моих добрых! – сказал Вельмуд горестно. – Я в этой сече недалече бился от князя Святослава, немного нас тогда осталось с ним, встали мы спина к спине, его прикрывая, да только иссякли силы наши, один за другим падали други мои. Понял я, что и мой конец грядет, кинул взор в последний раз на князя. Шелом с его головы сбили, очи сверкают, ланита посечена, меч, чуб и усы в крови, а он бьется яростно и улыбается! И поныне не могу позабыть видения того. Тут на меня печенеги налетели, в стегно поранили, с ног сбили. Очнулся я в стане печенежском, год среди них жил, пока ромеям в рабство не продали. Греки меня на корабль за весла посадили, но, как к Корсуни подплывать стали, я сбежал. До Тмутаракани добрался, а оттуда с нашими купцами на Русь пришел. Вот теперь я здесь с вами! И покудова печенеги, враги мои кровные, живы, не будет им от меня пощады! Не забуду другов погибших! Не забуду своего плена! Не забуду смерти Святославовой! Не забуду, как Куря – хан ихний – чашу из черепа Святослава сделал и похвалялся, пес, ею! Очами своими видел и не забуду! И вам молвить хочу: помните слова Святослава и детям своим помнить накажите.