Крестный отец Катманду - Джон Бердетт

Три с половиной часа — весь полет до Бангкока — я изводил себя подобными мыслями и наконец решил выбрать средний путь. Я буду убеждать Викорна бросить торговлю героином, после того как очередная поставка товара позволит ему расправиться с генералом Зинной.

Как только я принял решение, все вокруг снова стало радужным. Я знал, что сумею убедить старика. В конце концов, он вступил в такой период жизни, когда каждый здравомыслящий человек заботится о том, какая будет его следующая инкарнация.

Из самолета я вышел с легким сердцем.

— Что тебе кажется неправильным в поставке героина? — спросил сидящий за огромным старинным столом Викорн. — Почему все должно доставаться фармацевтической промышленности? Доктора хотят запретить веселящие наркотики и в то же время превратить любой человеческий опыт в излечимую болезнь. Будут лекарства, чтобы спать, чтобы просыпаться, лекарства, чтобы писать и для эрекции. Для них тело — бездонная нефтяная скважина недугов, которую можно нещадно эксплуатировать. Это величайшее в истории мошенничество. Существуют безобидные наркотики: например гашиш или опиум, — но, к несчастью, их очень уж легко производить. Что происходит дальше? Их ставят вне закона и находят замену, для производства которой необходима лаборатория. Берется патент, и вашей корпорации обеспечено сто лет безбедной жизни. А тем временем люди умирают от законно прописанных наркотиков или страдают хуже прежнего. Слышал о виоксе? Слышал о талидомиде? От этого замечательного продукта происходят впечатляющие мутации. Дети рождаются с растущими из глаз пальцами или с лицом на макушке. А что скажешь о сероксате и прозаке? Они доводят людей до мании убийства. Ежегодно от прописанных лекарств в США умирают более ста тысяч человек. Это больше, чем наркотики убивают за десятилетие. Кстати, самый главный убийца среди наркотиков — спиртное. Пивовары и хозяева ликеро-водочных заводов не любят нас, потому что мы предлагаем товар более высокого качества, он прямой конкурент их продукции.

Викорн встал и начал прохаживаться по кабинету.

— Конечно, несчастья случаются. Но каждый разумный человек, прежде чем первый раз уколоться, должен соблюдать элементарные правила. Вот почему я не одобряю продажу наркотиков детям — они склонны к риску. Но что поделаешь, от детей никуда не деться. Что такое ксанакс,[30]который официально продают во всех аптеках? Заменитель героина. А прозак? Дорогой заменитель марихуаны с той лишь разницей, что он не повышает настроение, а дурит голову. Я занимаюсь тем, что предлагаю знающим покупателям оригинал. То же самое с французским сыром. Камамбер lait cru[31]из-за бюрократического идиотизма в Европе запрещен, и любителям приходится покупать его из-под прилавка.

Викорн не был разъярен. Даже не разозлился. Говорил без пренебрежения. Помоги мне Будда, он радостно оживился. Старый сукин сын был настолько доволен сделкой с Тиецином, что я мог бы плюнуть ему на стол, и он бы меня простил. Мы находились в его кабинете с простым дощатым полом и антикоррупционным плакатом над столом. Полковник необыкновенно терпеливо выслушал меня, пока я уговаривал его бросить заниматься героином после первой поставки. А затем встал и похлопал по плечу.

— Возьми выходной. Возьми неделю отпуска.

Я одновременно покраснел и закашлялся: великая надежда на спасение оказалась пшиком, состоянием ума, которого можно достичь только в Гималаях. Сила этого обычного, знакомого, неизбежно испорченного, непросветленного места, где все для меня началось, затмила Тиецина с его магией. Я оказался придурком, полным болваном, чувствительным только к движениям разума, намекающим на трансцендентное.

— Хорошо, — прохрипел я, уныло признавая поражение. — Возьму неделю, может быть, даже больше.

«Может быть, даже больше» Викорну не понравилось.

— Договорились, — кивнул он. — Отдыхай, но если не очень затруднит, когда уладишь дела с Буддой, сходи повидай контрабандистку, эту австралийку, которую сдал нам твой тибетский приятель. Постарайся выяснить, как ему это удалось. Не могу поверить, что его разведка лучше нашей и у него больше, чем у нас, информации о нашем любимейшем генерале Зинне.

В моей голове сохранилась картина: жалкое зрелище, которое я собой представлял, когда выходил из кабинета полковника, — сгорбленный, голова безвольно опущена. Хотя, наверное, мой вид не был настолько плох.

На уличной жаре все показалось мне нормальным, кроме меня самого. Семейные прилавки с едой, шатающиеся по Седьмой сой шлюхи, поддельные товары известных фирм на Сукумвит, циничные выражения на лицах полицейских, грязный воздух, автомобильные пробки… Почему я внезапно перестал всему этому соответствовать?

Я по-прежнему здесь, в «Саду роз», фаранг. Только перебрался из туалета в бар, но слишком под кайфом, чтобы решиться заказать спиртное. Сижу за задним столиком, тяну воду с лаймом и наблюдаю за делами плоти, которые ведутся по правилам, известным мне всю мою жизнь. Вот хорошо одетый англичанин лет под тридцать, на вид разбирающийся в нашем деле тип, оглядывает девушек и что-то бормочет себе по нос — хочет определить, какая согласится на анальный секс и за какую цену. Тщательно составив короткий список, он выбирает ту, что кажется ему привлекательнее. Меня поражают экземпляры вроде этого современного дамского угодника, которые даже отдых планируют на компьютере. Решение принято, двойной щелчок мыши, и он учтиво ведет свою барную невесту на выход, наверняка в одну из ближайших гостиниц на час. Он ушел, и все успокоилось. Другие фаранги либо беседуют между собой, либо заскочили перекусить и почитать иностранные газеты. Они часто здесь бывают, для них «Сад роз» — все равно что любой другой пивной бар. Девушки об этом знают и не пристают.

Наконец я нашел в себе силы подняться и, подражая приходящим сюда девицам, приблизился к святилищу Будды. Поклонился закутанному в монашеские одежды дереву и попросил укрепить рассудок, чтобы мне хватило сил одолеть последний акт моих воспоминаний. Это что-то вроде терапии болью — лечение без моего согласия: чем нестерпимее новое переживание беды, тем дольше я потом способен находиться в ловушке здравомыслия — до следующего приступа.

После беседы с полковником Викорном, которая состоялась сразу после моего возвращения в Бангкок, я стал с нетерпением ждать Чанью и Пичая из дальней деревни в Исаане. А тем временем фантазировал, как соберу достаточно денег и выйду досрочно — скажем, лет через пять — в отставку. Мы уедем в провинцию и будем жить там, где и воздух чище, и трава зеленее. Мне понравилась мысль о существовании в тиши, нарушаемой только походами в храм и разговорами с монахами и священниками о моем духовном росте.

Я мечтал о спокойной и чистой жизни, посвященной Будде, когда Чанья прислала эсэмэс, в котором говорилось, что они с Пичаем на автобусной станции и сейчас поедут домой. Я ответил, что появлюсь в нашей хибаре вскоре после них. Подсчитал, что из-за пробок на Сукумвит и Печбури-роуд путь у них займет больше двух часов.