Приключение на миллион - Питер Мейл

За кофе он дочитал записки до конца. Последний раздел был посвящен расчетам, проделанным По в отношении средней рыночной цены за килограмм трюфелей, а именно — четыре тысячи франков. На полях По пометил: «Не менее пяти тонн в год» — и дважды подчеркнул эту фразу. Приняв за основу указанную цену, которая, кстати сказать, была средней по стране, Беннетт быстро подсчитал, что пять тонн трюфелей будут стоить двадцать миллионов франков или четыре миллиона долларов. В год. Боже всемогущий! Он покупает или продает? В любом случае этот его так называемый ужин — лишь капля в море, поэтому Беннетт поставил под счетом подпись с залихватским росчерком и оставил внушительные чаевые. Новости распространяются быстро везде, а в ресторанах в особенности, и поэтому Беннетта проводила до дверей маленькая армия официантов во главе с метрдотелем. Все они выразили глубокое и искреннее желание увидеть его снова и как можно скорее.

Не волнуйтесь, увидите, подумал довольный Беннетт. Он прошел пешком через сады Казино и лег спать счастливый.

Кафель террасы был еще по-утреннему прохладным и приятно холодил босые ноги Беннетта. Он разложил на столике свой завтрак: кофе, солнечные очки, записная книжка и телефон. Небо было рекламно-голубым, одно лишь облачко белело высоко над горой, украшающей задний план живописной декорации — над пиком Голова Собаки. Подступающая жара уже чувствовалась в воздухе, и Беннетт скинул банный халат, чтобы подставить раннему солнцу свое еще зимнее тело. Он унаследовал золотистую кожу матери и за неделю загорал как шоколадка. Эта способность быстро приобретать бронзовый загар радовала его, и он пользовался ею каждый год, несмотря на многозначительные кивания головами, причмокивания языком и страшные истории о пересохшем эпидермисе и раннем старении, которыми пугали его врачи. Плевать на морщины, главное, что загар Беннетту шел, и он сам это прекрасно знал. Поэтому сейчас он передвинул стул так, чтобы солнце попадало на все части его пока еще бледного тела, уселся поудобнее и начал листать записную книжку в поисках необременительного женского общества.

Его любовные приключения с женщинами имели сценарий, знакомый многим холостякам, не желающим менять свой матримониальный статус, — приятные интрижки, которые, к сожалению, заканчивались под действием назойливого тиканья биологических часов партнерши. Иногда полюбовно, а иногда и со скандалом. Беннетт горячо признавал право женщины на создание семьи, но все эти полночные шепотки о замужестве, о радостях обустройства гнездышка и о маленьких Беннеттах действовали на него, как ушат холодной воды на изнывающего от страсти пса.

Он отдавал себе отчет и даже отчасти надеялся, что когда-нибудь все изменится, однако до сих пор не встретил женщины, способной заставить его отказаться от холостяцкой жизни. Ну а покуда это знаменательное событие не произошло, он будет продолжать в том же духе — заводить интрижки, замешанные пополам на похоти и легкой симпатии. Да и в таких отношениях ничего плохого нет, только уж слишком быстро они кончаются. Он просмотрел номера телефонов, пытаясь припомнить, как именно он расстался с той или иной дамой. Помнится, Шанталь старалась держаться храбро и сдерживала слезы. Карин обвинила его в женоненавистничестве, обозвала плохим словом и посоветовала повзрослеть. Мари-Пьер швырнула в него вазой. Или это была Рашель? Ай-ай, а ведь не так-то просто будет найти себе партнершу на лето, подумал он.

Его палец остановился на букве «С», и эта буква напомнила ему о неделе, проведенной в Лондоне два года назад, когда он приехал туда по делам. Ее волосы цветом напоминали солнечный свет, они поужинали в «Капризе», а потом были смятые простыни, обещания позвонить ей из Парижа. Почему же он не позвонил? Может быть, был слишком занят, прячась от Мари-Пьер? Он помедлил. А что, сейчас уже поздно звонить? Или лучше поздно, чем никогда? Он решил попробовать и набрал номер офиса, который она ему продиктовала.

— Добрый день, студия «Воскресшее кино».

— Здравствуйте. Могу я поговорить с Сюзи Барбер? — Беннетт хлебнул остывший кофе, почти уверенный в том, что она там больше не работает. Два года в кинопромышленности — очень долгий срок. Здесь люди меняют работу чаще, чем выходят на улицу пообедать. Может быть, она получила повышение и теперь трудится в Лос-Анджелесе. Может быть, у нее есть любовник, или муж, или ребенок. Поток его пессимистических мыслей был прерван деловым «алло», сопровождаемым резким щелчком зажигалки, вдохом и выдохом. Беннетт вспомнил, как она рассказывала ему, что не может разговаривать по телефону без сигареты во рту.

— Сюзи? Это Беннетт. Как поживаешь?

Молчание. Выдох.

— Что ж, я удивлена, как ты, наверное, догадался.

— Слушай, извини, что я тогда не позвонил. Я сказал, что позвоню тебе из Парижа…

— И что же?

— Ну, понимаешь, я совсем замотался. На работе просто как трубу прорвало, когда я вернулся, одного из режиссеров уволили за день до съемок, я просто по уши сидел в этом дерьме…

— Беннетт!

— Что?

— Это было два года назад.

— Я знаю, знаю. Что я могу сказать, Сюзи, я работал на этой работе как раб, я был бессердечной гориллой, мной двигало только одно чувство — честолюбие, дни и ночи я проводил в своем вонючем офисе, ты бы знала, как я выглядел! Глаза ввалились, на щеках щетина, со мной и встречаться-то было страшно. Ужас!

— Ты закончил? У меня сегодня много дел.

Но она не повесила трубку, и Беннетт ринулся напролом:

— Но сейчас все не так. Все изменилось. Я сам полностью изменился. Вообще-то я ушел с работы. — Ответа не было, но Беннетт почувствовал, что рыбка любопытства вот-вот проглотит его крючок. — Вообще-то я сейчас как раз решаю, что мне делать дальше. Я в Монако. Тебе понравится Монако — тепло, светло, терраса выходит на море, полицейские не грубят, еда великолепная, местное население вполне приветливо. Мы могли бы прекрасно провести время.

— Мы?

— Я тебя приглашаю, Сюзи. Я оплачу твой билет, буду приносить тебе шампанское в постель, натирать тебе спинку лучшим средством для загара, набирать ванну, очищать тебе виноград от косточек и водить гулять в сады Казино. Все, что захочешь! Ты поймешь, что я не такой уж ужасный. Я буду заботливым и добрым. Хозяйственным. Вот увидишь.

— Подонок.

— Прекрасно. Когда ты приедешь?

— Я не сказала, что приеду. А откуда ты знаешь, что я одна?

— Ах, я так надеялся, что ты сохранишь себя для меня. Что ты привнесешь радость в жизнь одинокого мужчины. Сюзи, подумай, ты поступишь по-христиански и в придачу получишь прекрасный загар. Да, кстати, как там погода в Лондоне? Как обычно? Серо и сыро? Ну а здесь двадцать пять, и солнце светит вовсю. Я тут завтракаю на террасе.

— Ах, да заткнись ты!

Но он не заткнулся и после пяти минут уверений в бесконечной страсти, уговоров и лести самого грубого пошиба она согласилась прилететь в Ниццу в субботу утром. Беннетт с удовлетворением положил трубку, сделал себе мысленную пометку не забыть купить цветы и забить едой холодильник и остаток дня провел жарясь на солнце, подобно ленивой ящерице.