Обещай мне - Харлан Кобен

— Тед находится на листе ожидания в Пенсильванский университет, но в университет Лехай его приняли.

— А ты веришь, что Чипа Томпсона уже зачислили в Пенсильванский университет?

— Благодаря отцу.

— Что? Верно, он же сам там учился!

— Он перевел им пожертвование в четверть миллиона долларов.

— Так я и знала! У Чипа были ужасные отметки.

— Я слышала, они нанимали какого-то специалиста, чтобы писать за него сочинения.

— Мне тоже надо было так сделать для Коула.

И все в таком роде. И снова, и снова.

Майрон кивнул Максин. Обычно она встречала его широкой улыбкой, но не сегодня.

— Роджер! — позвала она.

Роджер Чанг вышел из подсобки.

— Привет, Майрон.

— Как дела, Роджер?

— Вы хотели, чтобы в этот раз рубашки были упакованы, верно?

— Да.

— Одну минуту.

— Максин, — обратилась к ней одна из женщин. — А Роджер уже получил ответы?

— Его приняли в Университет Рутгерса, а в остальных он на листе ожидания, — ответила Максин, не поднимая головы.

— Замечательно, поздравляю!

— Спасибо, — поблагодарила она, но особой радости в голосе не было.

— Максин, он ведь станет первым из вашей семьи, кто будет учиться в колледже, верно? — спросила другая женщина таким покровительственным тоном, будто ласкала собачку. — Как это для вас, должно быть, чудесно!

Максин молча выписывала квитанцию.

— А где он находится на листе ожидания?

— В Принстоне и Университете Дьюка.

Услышав название своей альма-матер, Майрон снова подумал об Эйми. Почему-то вспомнилась встреча с Ларри и его туманные разговоры о планетах. Майрон не был суеверным, но и дразнить судьбу тоже не хотелось. Он подумал, не стоит ли попробовать дозвониться до Эйми, но какой в этом был смысл? Еще раз прокрутив в голове события прошлой ночи, он окончательно убедился, что не смог бы поступить иначе.

Роджер — Майрон совершенно забыл, что тот был в выпускном классе — вышел из подсобки и передал ему коробку с рубашками. Майрон взял ее, попросил выставить ему счет и направился к двери. До вылета еще оставалось время.

Он решил заехать на могилу Бренды.

Кладбище располагалось рядом со школьным двором, и такое соседство казалось ему неуместным. Как всегда во время его посещений, солнце ярко светило, будто в насмешку над неизбежной во время подобных визитов печалью. Других посетителей не было, и тишину нарушал только работавший неподалеку экскаватор. Майрон стоял неподвижно, подставив лицо горячим лучам солнца. Он чувствовал их тепло, думая о том, что жизнь продолжалась, но Бренда об этом знать не могла.

И изменить это было невозможно.

Бренде Слотер было всего двадцать шесть лет, когда она умерла. Через две недели ей бы исполнилось тридцать четыре года. Интересно, что бы с ней произошло, исполни Майрон свое обещание? Была бы она с ним?

Смерть застала ее в разгар последипломной стажировки в больнице, когда она специализировалась в педиатрии. Потрясающе красивая афро-американка ростом шесть футов четыре дюйма с фигурой модели. Она собиралась перейти в профессиональный баскетбол, а при ее внешности и данных создание новой женской лиги было вполне вероятно. Последовали угрозы в ее адрес, и Майрона наняли, чтобы охранять ее.

Хорошая работа. Кругом только звезды.

Майрон посмотрел вниз и сжал кулаки. Он никогда не разговаривал с ней, когда приходил сюда. Он не садился и не пытался предаться размышлениям. Он не вспоминал что-то хорошее, ее смех, внешность или ауру. Мимо проезжали машины. В школьном дворе было тихо, никаких играющих детей. Майрон стоял, замерев, и не шевелился.

Он приходил сюда не потому, что до сих пор скорбел о ее смерти. Он приходил как раз потому, что не скорбел.

Он с трудом вспоминал ее лицо. Их единственный поцелуй… Он понимал, что это скорее игра воображения, чем воспоминание. В этом заключалась вся проблема. Бренда Слотер ускользала из его памяти. Так ему скоро начнет казаться, что ее никогда не существовало. Поэтому Майрон приходил сюда не найти утешение или выразить соболезнование. Он приходил, чтобы почувствовать боль и не дать ране затянуться. Он хотел разбудить в себе злость, потому что продолжать жить, смирившись с тем, что с ней случилось, было неправильно.

Жизнь продолжается. И это — хорошо, верно? Гнев вспыхивает и постепенно стихает. Боль уходит. А когда это случается, умирает кусочек души.

Вот почему Майрон стоял здесь и с силой сжимал кулаки. Он вспомнил, как ярко светило солнце, когда ее хоронили, и какой ужасной оказалась его месть. Он чувствовал, как в нем закипает злость на себя. Колени у него подкосились, он пошатнулся, но устоял на ногах.

Он подвел Бренду. Он хотел ее защитить, но слишком давил и тем самым позволил убийству случиться.

Майрон опустил глаза на могилу. Солнце по-прежнему было теплым, но по спине бежали мурашки. Он спрашивал себя, почему приехал сюда именно сегодня, и тут же подумал об Эйми, о том, что тоже слишком сильно давил на нее. При мысли, что все может повториться, он покрылся холодным потом.

Клэр Биль стояла у раковины на кухне и разглядывала незнакомца, которого называла мужем. Эрик аккуратно ел сандвич, засунув конец галстука под рубашку. Газета была тщательно сложена в четверть. Он медленно и размеренно жевал. В манжетах были запонки, а рубашка накрахмалена. Он любил все глаженое. В шкафу его костюмы висели на расстоянии четырех дюймов друг от друга. Он не развешивал их так специально — это выходило само собой. Начищенные пары ботинок стояли ровно в ряд, как на военном параде.

Кто этот мужчина?

Их младшие дочери Джейн и Лиззи намазывали арахисовую пасту на белый хлеб и болтали между собой, шевеля липкими губами. Они шумели и разбрызгивали молоко. Эрик продолжал читать. Джейн спросила, можно ли им уйти. Клэр ответила, что да, и они направились к двери.

— Стойте! — произнесла Клэр.

Они остановились.

— Тарелки в раковину.

Девочки вздохнули и закатили глаза: хотя одной было только девять, а второй — десять лет, обе старались походить на свою старшую сестру. Они двинулись назад, словно шагая по глубокому снегу Аппалачей, и понесли тарелки, как огромные валуны, продвигаясь к раковине, будто та была горной вершиной.

— Спасибо, — поблагодарила Клэр.

Девочки ушли, и наступила тишина. Эрик продолжал методично жевать.

— Есть еще кофе? — спросил он.

Она налила. Он скрестил ноги, стараясь не помять стрелки на брюках. Они были женаты девятнадцать лет, но страсть куда-то улетучилась меньше чем за два года. Они продолжали сосуществовать и делали это так давно, что привыкли к этому. Избитая истина, что время летит быстро, к сожалению, является правдой. Клэр не верилось, что страсть улетучилась гак давно. Иногда, как, например, сейчас, она отлично помнила времена, когда от одного его вида у нее перехватывало дыхание.