Роль моей семьи в мировой революции - Бора Чосич

В маленькой комнатке жизнь шла по-прежнему, просто мы стали ближе друг другу. Я выпил очень много ракии и полностью перешел на русский как язык взаимного общения. Тетки вспомнили довоенные фильмы «Волга-Волга», «Распутин, безумный поп», стали напевать шлягеры, которые можно было слышать еще тогда, давно. Отец восхитился: «Ну даете!» Мама сказала студентам; «У нас общая душа!» Один студент помолчал и сказал: «Я на вас удивляюсь!» Дедушка ответил: «Ваше дело!»

Мама на обратной стороне семейных фотографий писала любовные послания, предназначенные моему отцу, фотографии прятала в его карманы, тайком. Отец читал записки, иногда рифмованные, потом возвращал снимки обратно, в комод. В посланиях мама говорила о их совместном порождении, то есть обо мне, о революции, которая все меняет к лучшему, о цветах, которые они вместе собирали в 1930 году. Отец спросил: «Что ты мне все запихиваешь?» Отец сказал: «Оставь меня в покое или я перестану обедать!» Отец воскликнул: «Мне надоел этот террор!» И еще: «Ты сам ей скажи, что надо, потому что я не хочу с ней общаться, она для меня – прошлое!» Мама сказала: «У ребенка будет нервный срыв!» Нервный срыв случился у меня следующим образом: я лег на пол и стал стучать ногами. Я начал бормотать о предательстве и других страшных вещах, отец выпрямился и сказал: «Меня ничто не остановит!» Отец перестал приходить домой, появился товарищ Атанацкович, довоенный футболист, бек, и сказал: «У него женщина!» Дедушка сказал: «Ага, беленькая, сорокаградусная!» Тогда футбольный бек, наш товарищ, сказал: «Нет, правда!» Мама нашла женщину, ее звали Штефица-машинистка. Штефица говорила: «Мы ничего такого не делаем, только читаем!» Они читали сонеты Йована Дучича, большую военную эпопею Стевана Яковлевича и особенно часто порнографическую книжку «Арлета», о раздевании догола. Наконец, они читали отцовские стихи в прозе, посвященные Штефице, устрашающие в пунктуации и в остальном тоже. Отец пришел с какой-то тележкой и сказал: «Давайте делиться!» Он взял керосинку, мясорубку, круглый нож для резки ветчины, в настоящее время не существующей, свои бухгалтерские книги и сказал: «Алон занфан!» Я вспомнил Владимира Ильича Ленина, отца мировой революции, однако это было не то. Отец сказал еще: «Мы освобождены, не так ли?» Штефица сказала маме: «Что уж сделаешь, раз он такой!» Штефица еще сказала: «Я боюсь за него, лучше отпустите!» Дядя спросил: «Что, так сразу и женишься?» Дедушка сказал: «Пшел!» Мама хотела выброситься в окно, но ее удержали. Я взял почитать «Диалектику природы» – учебник Фридриха Энгельса. Мама на оборотной стороне свадебного фото написала балладу о своей жизни. В балладе было: «На змею я наступила, обвенчалась с ней!» И еще: «Будь же ты совсем проклята, жизнь мою разбей!» Баллада была длинной, написана химическим карандашом, местами украшена цветочками. Вацулич сказал: «Да брось ты это с ним вместе, который тебя счастья лишил!» Мама сказала: «Проклятая война, если бы ее не было, он бы не ушел!» И по7том: «Я знала, что все это добром не кончится, все смешается!» Вацулич сказал: «Ты не имеешь права винить процесс освобождения народов в его блядстве!» Дедушка сказал: «Он всегда был блядью, просто никто не знал про это!» Мама сказала всем по поводу моего дня рождения: «Давайте сложимся и купим ему часы, или авторучку, или брюки!» Все сказали: «А чем складываться?» Мама вздохнула: «Ну что ж!»

На день рождения мне подарили тетрадь в клетку с надписью «Прилежному ученику, успешному в математике, с пожеланием лучших успехов!». Мама сказала: «Бедный ребенок!» Воя Блоша предложил мне: «Пошли торговать лезвиями!» Я сказал: «Мне больше нравится читать книгу "Великий Ван" или другую какую-нибудь!» Дедушка сказал мне: «Вода в коленках будет!» Мама сказала: «Все лучше, чем гонять на велосипеде, а то попадет под трамвай и погибнет!» Вацулич сказал: «Раньше я хотел стать доктором, а сейчас больше всего хочу играть, как артист!» Я сказал: «Мой товарищ Александр Евтович, который прочитал много отличных лекций и был секретарем нашей организации, ушел на работу в театр, режиссером!» Дедушка сказал: «Во дает!» Вацулич сказал: «Я еще не отказался от трудов на ниве литературы и, может, еще попробую осуществить все о народной борьбе в виде романа!» Вацулич сказал: «Но кто-то должен держать стяг!» И еще: «Ты же, ты поднимай себя до крайних высот, и насколько можешь!» Мама обнаружила в кофейной гуще какого-то всадника и солнечный закат, но не смогла объяснить эти явления. У меня был друг, друг заикался. Мама говорила: «А все война!» Дедушка сказал: «Нет, все потому, что его отец был генерал и дед тоже!» Вацулич сказал: «Все в наших молодых руках!»

Мама вновь принялась страдать от осенней печали. Сначала мама подолгу молчала, потом начинала рыдать. Мама каждую новость сообщала так, будто где-то что-то горит. Мама описывала происшествия, случившиеся у соседей, свои сны и так далее, дедушка спрашивал: «Где горит?» Жилец этажом ниже выходил в пижаме на балкон и кричал: «Бомбежка!» – или: «Конец света!» – или еще что-то в этом роде. В эти моменты мы наблюдали северное сияние, учебный воздушный налет или еще что-нибудь. Все это было прежде. Сейчас мама говорила о самом последнем любовнике госпожи Драгославы, о всадниках, посещающих ее во сне, но это было в принципе одно и то же. Дядя сказал мне: «А я видел твоего отца, Боже мой, он со мной не здоровается!» Мама сказала: «Я своими руками вязала ему свитера портила глаза и тому подобное, и вот тебе благодарность!» Моя мама пекла для всех пироги, вязала свитера и писала стихи в альбомы; за это она получала смешные прозвища, ей подбрасывали в кровать деревянную змею и говорили: «Поискала бы себе мужчину!» Маму приглашали играть в жмурки, во время игры все сбрасывали повязки и смотрели на маму, как она шагает вслепую, натыкаясь на мебель. Мама больше всего любила игру «Фальшивый пьяница», полную смеха. В ней участвовали тетки, дядя и все остальные. Раньше отец на все это смотрел как бы с презрением, теперь эти игры стали чем-то вроде воспоминания о нем. Дедушка не понимал, в чем дело, дедушка говорил: «Что, от лимонада все это веселье или как?» Товарищ Элияс Альхалиль сказал: «Видел бы все это покойный Вуксан, вот бы подивился!» Вацулич все терял волосы, мама говорила: «Он показал мне довоенную фотографию, волосы буйные, расческой не продерешь!» И опять: «Проклятая война!» Пришел Шандор, наш родственник, и сказал: «Ах, где эти прекрасные времена, когда я из-под носа у немцев увел огромную телегу с кожами и загнал ее за миллиончик!» Дедушка сказал: «Тебе все мало!» Что-то уже давно закончилось, а что-то готовилось начаться.

Мама сшила новый карман, на кармане вышила слово «Гигиена», фигур больше не было – ни отцовской, ни другой. На стенке вокруг кармана друзья Вацулича написали короткие лозунги, например: «Долой Гитлера!», «А кто трахнет Марточку, пусть поставит черточку!» и тому подобное. Мы пошли бить витрины Американской библиотеки в рамках народной демонстрации, из витрин падали книги и фотографии американцев в военной форме. Дядя собственноручно сделал сбивалку для сливок, между тем сливок не было. Я пошел кричать: «Долой кровопийц народа!» – это было на большом митинге. На митинге я порвал рукав, тетки кое-как рукав зашили и сказали маме: «Готовься к худшему!» Мама вскрикнула: «Под машину попал!» Тетки сказали: «Нет, только рукав!» Я пошел плевать в каких-то врагов, которых мы выбрасывали из школы, один из них сказал: «Еще посмотрим!» По соседству умер старик, дедушка пошел уложить венчик на голову. По соседству его спросили: «Что это у вас все время поют?» Мы пошли бить двоих, что продавали газеты, газеты назывались «Демократия», но были поддельные, продажные и враждебные. Мой дядя навалился в подвале на Ружицу, она воскликнула: «Ах, что вы!» – но потом согласилась.