Ваше Сиятельство 12 (+иллюстрации) - Эрли Моури

— Эй, я спрашиваю, ты англичанин? — Добрыня уронил на левый глаз длинный русый чуб и прищурился.

— Да, я англичанин, — спокойно ответил Майкл, хотя волнение еще больше распирало его грудь. Волнение от всего: от неведомого мира — мира богов, в котором он оказался. От событий вчерашней ночи, когда величайшая из богинь ласкала его обнаженное тело — казалось это ощущение, эта сладкая дрожь не прошла до сих пор. Волнение от того, что справа от него стояла нимфа с зеленоватыми волосами и розовым, как цветок бальзамина, телом. Но главное волнение его было в том, сможет ли он когда-нибудь вернуться в Москву, где его ждала графиня Елецкая и Элизабет? Что его сестра на свободе и никогда не была в тюрьме, теперь барон успел утвердиться, и ругал себя, что так легко и глупо поверил в обман людей герцога Уэйна.

— В морду тебе дать? Терпеть не могу англичан! — Оршанский осклабился, являя беленький зубки, без двух передних.

— Я уважаю русских. Моя любимая женщина — русская графиня. Но особо замечу, господин… не знаю вашего имени, — Майкл не обратил внимания, что Гера назвала его собеседника Добрыней. — Замечу, что русских я уважаю далеко не всех. Среди них много заносчивых негодяев, — когда барон Милтон произносил последние слова, он не сомневался, что этот мужчина, бывший старше и крупнее его, без сомнений сильнее физически, примет сказанное на свой счет. Страх снова высунулся из норки в душе Майкла, но барон не поддался ему, стараясь оставаться твердым, таким, каким ему удавалось быть в последние дни.

— Эт на что ты, барбос, намекаешь? — граф Оршанский выпятил грудь, на которой тут же разошелся шелковый синий халат. — Имя мое не знаешь? Так запомни его очень хорошо: Оршанский я, Добрыня Супроилович! Граф! Так что ко мне обращайся только через «ваше сиятельство»! Ты-то кто?

— Барон Майкл Милтон, — отозвался Майкл, повернувшись на легкие шаги за спиной.

Появилась еще одна нимфа. Полненькая, с русыми длинными волосами, румяная и улыбчивая.

— Эй, милая, ты же Дафна кажется? Ну-ка подай нам с бароном по чашке вина, — распорядился граф. — Сухо, понимаешь ли, во рту. Давай, давай. Неси, не бойся — Величайшая не накажет. Скажешь, я послал.

Нимфа не шевельнулась, а та, что с зелеными волосами произнесла тихим хрустальным голосом:

— Тебе, граф, пора уяснить: мы подчиняемся только Гере, и даже другие боги не смеют указывать нам! И еще уяснить, что ты — просто человек. Величайшая приблизила тебя к себе, но ведь может и оттолкнуть.

— Ничего, милая, скоро будешь подчиняться и мне. Тогда ты узнаешь, какой я «просто человек», — с недовольством сказал Оршанский и повернулся к Майклу: — Выпить, блядь, хочется! — хрипло известил он, мигом перестав интересоваться нимфами. — Не в настроении я. Ну-ка поясни мне, с Герой у тебя что?

— Ничего, — после некоторой заминки ответил англичанин, при этом подумав: то, что было ночью в бассейне не должно его касаться.

— Смотри мне: Гера — моя женщина. Я за нее любому башку оторву. Люби там свою графиню, а у меня теперь богиня! — он расхохотался случайной и неказистой рифме. — А то был тут один немец. Теперь от меня по лесам прячется.

Раздались шаги в коридоре, Майкл обернулся и увидел Геру.

— Познакомились? — еще издали спросила супруга Громовержца. — Теперь ступайте за мной, я вам покажу кое-что — вещи, которые могут определить ваше будущее. Причем не на какую-то жалкую человеческую жизнь, а на вечность, — богиня призывно махнула рукой и направилась к сокровищнице, в которой провела сегодняшнее утро, изучая то, что принесли гарпии.

Граф Оршанский легко оттеснил Майкла и поспешил за Герой. Барона Милтона слегка задела показная наглость Добрыни Супроиловича, но возмущаться он не стал, потому как не любил скандалов и чувствовал себя гостем, которому стоит принять правила божественного места.

— Сюда! — призвала Гера, сворачивая на развилке коридоров вправо и входя в распахнувшуюся перед ней огромную дверь.

Свет множества лампад вспыхнул по велению богини. В этом зале не имелось окон, но пламя в осветительных чашах и огоньки лампад, заиграли на гранях драгоценных камней так ярко, что по началу пришлось зажмурить глаза. Бриллианты и огромные бериллы сверкали не только в золотых оправах украшений, но и в мозаике стен, поблескивали в росписи многозвездного свода.

— Сюда! — призвала Величайшая, ведя мужчин по второй зал и посмеиваясь над человеческой впечатлительностью. Особенно ее позабавило лицо графа Оршанского, его глаза, будто превратившиеся в полыхающие синевой сапфиры.

Гера подвела своих гостей дальнему простенку, убранному длинными полками из толстых пластин хрусталя. Отблески пламени здесь не были столь яркими. Они причудливо разлились красным и золотистым светом в прозрачных глубинах кристаллов. Сделав еще шаг, богиня взяла с полки самый крупный из артефактов «Кархан Насли Бонг» и спросила барона Милтона:

— Майкл, ты любишь меня?

— Да, Величайшая! Как я могу не любить богиню, тем более такую как ты⁈ — ответил англичанин, но произнес он это как-то сдержано, со скрытой осторожность.

— Мне приятно, Майкл. Поцелуй меня, — прижимая Камень к груди, Гера подалась чуть вперед. Она знала, что с бароном будет непросто — графиня Елецкая живет в его сердце очень глубоко. Это можно было бы легко исправить, если бы не Астерий…

— Как мне позволено тебя поцеловать? — робко спросил англичанин, чувствуя, как злится, даже бесится граф Оршанский.

— В губы, мой дорогой. Так же сладко, как это было ночью в бассейне, — сказала жена Громовержца, мельком глянув на русского графа.

— Величайшая! Но как же я! Я! Величайшая! Умоляю, не разбивай мое сердце! — Оршанский побагровел, и как-то мигом багрянец на его лице сменился бледностью.

— Что значит, как ты? — Гера нахмурилась, остановив движение Майкла ладонью. — Ты, Добрыня, должен наконец уяснить, что я решаю, как и чему быть. И еще ты должен понять, что меня могут окружать многие мужчины, которые мне нравятся. Ты всего лишь один из них! И может быть далеко не первый. Как я уже сказала, грядет новый мир, в котором я буду решать, каким ему быть. В этом мире меня будут окружать мужчины, которые меня любят. Некоторые будут моими мужьями, некоторые любовниками. А некоторые будут свергнуты на землю, где продолжат