Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

Жду второго, возможно последнего в моей жизни выстрела. Проходит минута, вторая, третья, все тихо. Неужели бандит потерял меня из виду? Что делать? Наверно, стоять на месте неподвижной мишенью нет смысла. Решил идти вперед. Прижавшись спиной к скале, держа за поводья впереди себя лошадь, начинаю медленно двигаться по ущелью. Никто больше не стреляет. Пройдя более половины пути, я окончательно осмелел, даже решился сесть в седло и вполне спокойно доехал до самого конца ущелья. Въехав в лес, я пришпорил лошадь, чтобы поскорее убраться из этого проклятого места.

Через некоторое время я почувствовал, что у меня что-то мокро в том месте брюк, которое обычно должно быть сухим.

Ну, думаю, храбрец: от первого выстрела – и так осрамился! Уже перед самым Азау мне опять захотелось пить. Вспомнил, что у меня во фляжке нарзан. Достаю фляжку – она пустая, только пробка висит на шнурке. Тут-то меня и осенило: никто в меня не стрелял, просто от сильного напора газа из фляжки выскочила пробка, а я с перепугу принял этот звук за выстрел! А когда я поехал по лесу рысью, остатки нарзана вылились мне на брюки. Мне бы смолчать, но в Азау я все это рассказал, и потом мои коллеги долго и от души надо мной потешались.

Вскоре полностью собрались все участники альпиниады, и начался решающий этап – коллективный штурм восточной вершины Эльбруса. Источники питания моей радиостанции окончательно «подсели», и я тоже смог принять участие в восхождении.

Поскольку до этого я почти месяц пробыл на Кругозоре и Приюте-11 (высота 3 200 и 4 200 метров над уровнем моря), то самое главное препятствие к восхождению – акклиматизация к разреженному воздуху – для меня уже не существовало, и на Эльбрус я поднялся безо всяких затруднений. Погода стояла чудесная, но на вершине дул довольно сильный и холодный ветер. Видимость была очень хорошей. Черное море было видно довольно отчетливо, а Каспийское вырисовывалось в виде смутной дымки. Все Кавказские горы были как на ладони. Наш кинооператор все время крутил свою машину, а все имевшие фотоаппараты (а таких в те времена было еще очень мало) непрерывно щелкали затворами. Водрузили на вершине красный флаг, оставили в положенном месте металлическую коробку с фамилиями и подписями и начали спуск, так как ветер становился все сильнее.

Спуск прошел вполне успешно: в тот же день мы были в нашем лагере на Азау. После короткого отдыха все должны были спуститься в Теченекли. Там меня ожидали мои новые друзья и, конечно, Валечка. Вместо Эльбруса они ходили через Бичайский перевал в Сванетию.

В Теченекли произошел весьма забавный инцидент: один из наших командиров, моряк черноморского флота, начал ухаживать за заведующей турбазой Ниной П. и, по-видимому, небезуспешно. Однажды под вечер они вдвоем отправились в лес собирать малину. Через некоторое время весь лагерь был всполошен истошным криком: «За нами гонится медведь!» Все мгновенно выскочили из домиков и палаток, а впереди наш моряк, а за ним Нина. Отдышавшись, они рассказали, что в лесу, буквально нос к носу, встретились с огромным медведем, от которого еле убежали. Поскольку медведи в этих лесах водились, то ничего невероятного в их рассказе не было, и командир альпиниады, дивизионный врач (по-нынешнему генерал-лейтенант медицинской службы) Клементьев, заядлый охотник, схватил свою трехстволку (два гладких ствола и один нарезной) и скомандовал: «В ружье!». Поскольку все были командирами РККА, оружие было у всех.

«Экспедицию» возглавил сам Клементьев, а осмелевший моряк стал показывать дорогу. Вошли в лес, рассыпались цепью, Клементьев предупредил: «Без команды не стрелять!». Стали медленно продвигаться в гору. Я шел почти рядом с Клементьевым. Вдруг моряк тихо шепчет: «Вот он, как был, так и остался!». И действительно, из-за сосны отчетливо виднелась огромная медвежья морда. Ветерок дул в нашу сторону, поэтому медведь нас, по-видимому, не чуял. Почти все сразу его увидели. Клементьев передал по цепи команду: медленно подползать, но не стрелять, чтобы не спугнуть зверя. Напряжение достигло предела, и тут у кого-то нервы не выдержали – раздался выстрел, и сразу все открыли огонь. Когда стрельба прекратилась и рассеялся дым, медведь оказался на своем старом месте. Подошли поближе и увидели, что это коряга от поваленного пня, но настолько похожая на голову настоящего медведя, что ввела в заблуждение не только моряка, но и такого аса-охотника как Клементьев. Со смехом и подначками все спустились в лагерь и начали готовиться к походу в Сухум.

Мои друзья уговорили меня не ездить в Крым, а отправиться с ними на Кавминводы (Кисловодск, Ессентуки, Пятигорск). Спросив разрешения у Клементьева и погрузив вместе со всем эвакуируемым в Москву имуществом свою ненужную радиостанцию, в тот же вечер я, с воинскими документами на проезд от Нальчика до Москвы в кармане и суточными за оставшийся срок командировки, отправился с друзьями – Валей, ее братом Володей и подругой Клавой – в уже знакомый нам Нальчик.

Надо сказать, что вид мы имели вполне туристский: загорелые, молодые, веселые, у всех брезентовые куртки, за плечами огромные рюкзаки с привязанными к ним спальными мешками и примусами, в руках альпенштоки и ледорубы. Переночевав в Нальчике, на следующее утро мы в открытом автобусе отправились в Пятигорск и приступили к осмотру достопримечательностей. Надо сказать, что в те времена уже использовалась любая возможность получить с приезжего (особенно с так называемого «неорганизованного») лишнюю копейку: за вход в любой парк – рубль (бесплатно туда пускали только по курортным книжкам). Учтя, по-видимому, инициативу Остапа Бендера из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, у входа на пятигорский «Провал» сидела пожилая женщина и официально собирала по рубчику со всех желающих посмотреть небольшую голубую лужицу в освещаемой через дыру в потолке пещере.

За вход на вокзальный перрон (при отсутствии проездного билета) также неуклонно взимался рубль, а на Кисловодском и Ессентукских вокзалах даже туалеты были платными, из-за чего мы в Ессентуках чуть было не опоздали на поезд: наша Клава отправилась в туалет, а мелочи у нее не было. Тогда «директриса» туалета заперла ее в своем заведении и не спеша отправилась менять деньги, а по дороге заговорилась с приятельницей-киоскершой. Тем временем подошел поезд – такой маленький паровичок с маленькими, как игрушечные, открытыми вагончиками (путь от Минвод до Кисловодска занимал часа четыре или пять, отчего ходили такие поезд очки довольно редко), а нашей Клавы все нет.

Порядки на железной дороге были тогда либеральные, и удалось уговорить машиниста подождать несколько минут, в то время как Валя отправилась на поиски подруги. Дверь туалета оказалась запертой, и из-за нее раздавался жалобный голос Клавы. Валя побежала искать директрису, а та спокойно беседует. Спасибо, машинист задержал поезд, а то ночевать бы нам в Ессентуках, потому что рейс был последний.

По ессентукскому парку в санаторных пижамах не спеша разгуливали больные. Вдоль аллеек стояли небольшие киоски, в которых можно было напиться минеральной воды. Решив попробовать местную воду, я подошел к такому киоску. Симпатичная киоскерша осведомилась, сколько градусов я пью. Оказалось, что вода есть на 30, 50, 60 и 80 градусов. Полагая, что здесь как в водке, чем больше градусов, тем лучше, я спросил 80 градусов. Девушка очень удивилась (ведь такую воду пили только люди, одной ногой стоявшие в могиле, а мой внешний вид этого, по-видимому, не подтверждал), но попросила подождать, пока она приготовит такую воду. Надо сказать, что такой гадости, как эта горячая вода, я еще сроду не пробовал: полстакана выпил только для того, чтобы не обидеть милую девушку.