Власть и масть - Евгений Сухов

– Значит, он?

– Именно.

– Честно говоря, я полагал, что должно было закончиться именно таким образом.

Федор Анатольевич с любопытством посмотрел на сотрудника: а вот это что-то новенькое, прежде разговоры на отвлеченные темы не практиковались. Интересно послушать.

– Почему?

– Он не укладывался в привычную схему и всегда имел собственное мнение. Такое могли позволить себе очень немногие. Строптивых у нас не любят.

Очки сползли вновь: поверх дужки на него глянули пронзительные требовательные глаза. Теперь он понимал, почему Николай прятал взгляд за дымчатыми стеклами. Ведь не близорук!

– Он тебе нравится?

Всего-то небольшая пауза, врать после которой не имело смысла.

– Признаюсь, что так. Выступал он очень толково. И по существу.

Нахмурившись, Федор Анатольевич произнес:

– Ты только об этом никому не говори, кроме меня. Неизвестно, как могут расценить. Так что все личные мотивы брось, и нужно заниматься тем, что приказано.

Вернув папку, Николай произнес:

– Я готов.

– Вот и отлично. Тебе придется съездить в тот район, где он живет. Предупреждаю, у него не дом, а целый укрепрайон, так что убрать его будет непросто. Но сначала изучишь все тщательнейшим образом.

– Акцию нужно провести именно в доме или где-нибудь в другом месте? Ведь он часто бывает по делам в Москве.

Отрицательно покачав головой, Федор Анатольевич отвечал:

– Нет. Это стало бы очевидно, и будет напоминать демонстративную акцию. Нам это совершенно не нужно. Пусть думают о том, что, кроме Москвы, у него еще полно всяких недоброжелателей.

– Понимаю. Можно задать вопрос?

– Слушаю, – без видимой охоты согласился Федор Анатольевич.

– Почему его просто не уволить? Пока я полистал эту папку, понял, что оснований для этого вполне достаточно.

– Признаюсь, я и сам задавал себе этот вопрос. Но потом осознал, что это совсем не тот случай, когда можно было бы избавиться от него одним росчерком пера. За ним стоят весьма серьезные силы, с которыми считается ближайшее окружение Президента. Он уже далеко не соринка, которую можно смахнуть с рукава. Кроме того, чрезвычайно популярен. Просто так не получится. Люди, которые его поднимали, допустили большую ошибку. Он не только подмял их, превратив в своих марионеток, но теперь метит на роль национального лидера. А здесь, сам понимаешь, угроза государственным интересам. Так что устранение – наиболее целесообразный выход. Еще вопросы будут?

Неприятно и очень неожиданно в нагрудном кармане завибрировал брелок, обнаружив радиоактивное поле. Не показывая навалившихся недобрых чувств, Федор Анатольевич аккуратно посмотрел по сторонам. Почти все лавки были свободны (в дневное время бульвар был не столь популярен), на ближайшей расположилась молодая пара; скамейку через дорожку занял старик, что-то усердно чертивший кончиком трости по асфальту. Радиочастоты могли исходить только с этой стороны. Но вот кто из них?

Молодая пора слишком занята собственными желаниями. Кроме того, он с Николаем подошел к лавке почти одновременно с молодыми, опередив их на какую-то минуту.

Остается старик.

С точки зрения оперативной работы выбор сделан грамотно. В силу возраста на дедулю вряд ли кто обратит особое внимание, зато опыт у него, должно быть, гигантский. В конторе любят для разовых дел привлекать вот такие несъедобные грибы. Старик появился сравнительно недавно. Поначалу простаивал немного в сторонке, о чем-то соображая, а потом решил разместиться на противоположной скамейке. Как только присел, решил включиться в игру. А расстояние между скамейками вполне достаточное, чтобы записать разговор.

Правда, остается неясным, кто же против него на этот раз решил работать? Какая-то третья самостоятельная сила или все-таки решили подстраховаться свои и устроили некоторый тест на вшивость? Ладно, со временем выясним.

Скупо улыбнувшись, Николай отвечал:

– Все понятно. Когда приступать?

– Считай, что ты уже приступил. Можешь выезжать уже сегодня. Пойдем, – поднялся со скамьи Федор Анатольевич, зябко поежившись, – что-то стало прохладно.

Вибрация прибора прекратилась. Не удержавшись, Федор Анатольевич обернулся: по аллее, опираясь на трость, ковылял долговязый непримечательный старичок. Весьма безобидное создание.

1277 год, 25 сентября

Обратная дорога до земель Священной Римской империи оказалась более долгой, чем предполагал маркиз. На всем протяжении пути к ним на встречу выходили паломники и, молясь, просили показать Священное копье. Жители городов толпами высыпали на улицы и, обступив отряд крестоносцев, требовали погостить у них хотя бы некоторое время. В это время Копье судьбы выставлялось в соборе под усиленной охраной, а когда срок пребывания заканчивался и обоз двигался дальше, то сотни паломников провожали рыцарей до следующего селения. Так было на всем протяжении нелегкой дороги.

Удивительно, но им ни разу не повстречалось воинство сарацинов, а немногие отряды, что порой пересекали дорогу, спешили свернуть в сторону. Никто не сомневался в том, что их обоз находится под покровительством Священного копья.

К дворцу императора маркиз Жак Перек подъехал через год. Сутки ему были даны на то, чтобы привести себя в порядок после длительной поездки, а на вторые он был вызван в королевский дворец.

Король Рудольф сидел на троне и казался как никогда далеким. Маркиз бережно держал в руках реликвию.

– Я привез вам Священное копье, ваше величество, оно было утеряно во время Второго Крестового похода.

Приняв копье, король сказал:

– Расскажите мне, что произошло.

Тщательно подбирая слова, маркиз поведал императору о событиях, приключившихся в крепости Манцикерт. Иной раз по лицу короля, обычно совершенно безмятежному, блуждала лукавая улыбка.

– Значит, монах умер на третий день? – наконец задал Рудольф первый вопрос.

Император держал в руках Копье судьбы и придирчиво рассматривал его со всех сторон. В этот момент он напоминал недоверчивого купца, которому хотят всучить залежалый товар. Король ковырял наконечник пальцем, подносил близко к глазам, пытаясь рассмотреть какие-то мельчайшие детали, разве что не пробовал его на вкус.

В лице Рудольфа ничего похожего на волнение или душевное трепетание. Подбородок чуток дернулся, обозначив две длинные кривые складки – мягкий след скепсиса. Внешний вид наконечника никак не укладывался в представление о святыне, обладанием которой так неистово бредили самые могущественные государи Европы.

Вот драгоценный металл, опоясывающий среднюю часть копья, отчего-то произвел на него куда более сильное впечатление, чем покореженное железо, – Рудольф даже прочертил по нему огромным рубином, вправленным в перстень, и придирчиво всмотрелся в оставленный след.