Комсомолец. Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин

тени лицо. Я видел только заострённый кончик носа и белый пробор в аккуратно уложенных волосах. Мужчина не спешил. Но и не медлил. Словно копировал темп Нежиной — двигался за Королевой след в след.

Фонарь освещал его тёмные волосы, чёрную текстильную куртку (не шуршащий плащ) и серые брюки с идеальными «стрелками». Был ли под курткой пиджак — я не заметил. Свет отразился в глазах мужчины, и заставил блеснуть три белые полосы на кроссовках. «Неужто настоящие «Адидас»?» — промелькнула в моей голове неуместная мысль — тут же развеяла мистику момента.

Мягкие подошвы кроссовок не издавали ни звука. Я вспомнил вдруг, как недавно «разнашивал» туфли — почувствовал в душе укол ревности. Об «адиках» неделю назад при мне упоминал Пашка Могильный: говорил, что непременно раздобудет их для своего свадебного наряда. Я отметил тогда это странное название. Но у меня не возникло понимание, что говорил Паша об адидасовской обуви.

«Могильный собирается быть в кроссовках на свадьбе?» — мысленно удивился я, присматриваясь к обуви на ногах шагавшего следом за Королевой человека. Отметил, что хоть преследователь и ступал в ногу с Нежиной, вот только его шаги были больше — расстояние между мужчиной и Королевой сокращалось. «Белезов? — подумал я. — Горьковский душитель? Точно он?»

Прикоснулся к обрезу винтовки… и тут же одёрнул руку — едва не выругался вслух. Потому что сообразил: ситуация изменилась. Сильно изменилась! И не в лучшую для меня сторону. Понял, что если тип в адиках действительно окажется Гастролёром (а какие тут могли быть сомнения?), то душить он будет не абстрактную санитарку из пятой городской больницы. Он нападёт на Альбину Нежину, мою одногруппницу.

Маньяк попытается убить именно ту девчонку, которая опознает меня, мой свитер и мои брюки, будучи в любом, даже в полуобморочном состоянии. И не спасёт от этого ни платок на моей морде, ни будёновка. Королева узнает Александра Усика — гарантировано. Как узнали бы меня и большинство других студентов-первокурсников горного института, перед которыми я не день и не два мелькал в своём бомжатском наряде.

«Засссссада», — мысленно прошипел я.

Без особого удивления отметил, что не испугался за жизнь Альбины — расстроился из-за того, что Нежина увидит меня с оружием в руках. «Да что ей будет-то? — подумал я. — Испугаться не успеет. Спасу я её — никуда не денусь. Для того и торчу тут, в кустах. Принесла же её нелёгкая!» С досады стиснул челюсти. Ни на миг не отводил взгляда от предполагаемого маньяка.

«Удружила, Нежина!» — подумал я.

Взглянул на затылок и спину мужчины — стащил с головы будёновку. Не видел больше смысла носить на голове этот текстильный шлем. Ведь надевал его лишь ради маскировки. Теперь же он не отвлечёт внимание жертвы Гастролёра от моего лица. Напротив: запомнится ей. Расскажет Нежина о моём странном наряде в милиции. А те уже припомнят странного будёновца, что орудовал в доме Каннибала.

«Ладно…»

Бросил головной убор на ветки поверх обреза; тряхнул плечами — уронил на траву плед. Анализировал ситуацию, перебирал в голове варианты её разрешения. Правильного разрешения — такого, что устроит меня, позволит мне с минимальным риском выполнить поставленную задачу. Вот только все мелькавшие в голове варианты просто кричали мне: не рискуй, пристрели этого маньяка и не парься!

«Ладно», — мысленно повторил я.

Сунул руку в карман — нащупал там кастет. Вставил пальцы в отверстия свинчатки — порадовался, что не выложил её из кармана старых штанов. Хотя и хотел оставить кастет в общежитии — сам не понял, почему передумал. Шагнул вдоль покрытого толстым слоем пыли бетонного забора, смотрел при этом не на руки и не на свинчатку. И не на дорогу, откуда доносился перестук каблуков (я подстраивал свои шаги под отбиваемый ими ритм).

«Как же я не люблю менять планы в последний момент!» — пронеслась в голове мысль.

Я напоминал себе о недопустимости спешки, шёл вдоль забора, всматривался под ноги. Пытался не споткнуться о кочки, не наступать на сухие ветки и не вступить в не переварившиеся остатки чужой трапезы. Падать и шуметь при падении или подворачивать ноги в мои планы не входило. Даже в обновлённые. Как и не думал сегодня спасать от маньяка свою сокурсницу: проще было бы защитить десяток незнакомых санитарок.

«Соберись!»

Свет фонаря остался позади. Примерно в той же стороне на ветвях лежали будёновка и заряженный пятью патронами обрез винтовки. До другого ближайшего работающего фонаря следовало топать ещё минуты три в сторону больницы — он находился далеко за тем пустырём, к которому сейчас направлялись Королева и её преследователь. Но я к нему идти не намеревался.

Вышагивал вдоль забора, старался не скрипеть от досады зубами. Едва отошёл от места своей засады на десяток шагов, как принялся ругать себя за то, что бросился «спасать девицу, вооружившись только дурью и голой жопой». Но возвращаться не думал: лишь прикидывал, что именно мне бы светило за стрельбу в маньяка. В тюрьму за такое не угодил бы (наверное). Но комсомольского значка бы лишился (наверняка).

«А первого мая этот идиот Комсомолец, если вдруг вернётся, взорвёт бомбу, — подумал я. — Не переживёт ведь потерю значка. Вот такие пироги с капустой».

Впереди — всё ещё раздавался перестук каблуков.

«Королева идёт, — мысленно отметил я. — Гастролёр пока не напал». Мои глаза не привыкли к темноте. Я почти ничего не видел на земле, под ногами. Под оформившийся в моём воображении образ «санитарки из пятой городской больницы» никак не подходила Альбина Нежина. Королева вынырнула рядом с моей засадой, как тот чёртик из табакерки. Неожиданно и совершенно неуместно.

Появление Альбины смешало мне все карты, заставило поспешно менять планы. Изредка я бросал взгляды на дорогу. Сквозь ещё не сбросившие листву кусты то и дело различал передвигавшиеся по тротуару человеческие фигуры (скорее угадывал). Замечал тёмное пятно (спину мужчины) и светлое пятнышко (голову Альбины Нежиной). Мне чудилось, что два человеческих силуэта находились уже едва ли не рядом.

«Началось?»

Звуки шагов Альбины Нежиной стихли. Но совсем тихо не стало: шелестел листвой ветер, под моими подошвами хрустела сухая трава. Я приподнял голову. Прислушался. Но не останавливался. Гадал, почему остановилась Королева. Но недолго. Потому что различил то ли скрип, то ли приглушённый визг. Вновь повернул к дороге лицо. Пытался сориентироваться по звукам, как та летучая мышь.

«Где они сейчас?»

Прислушивался, сдерживал так и норовившие сорваться с губ ругательства. Вглядывался сквозь густые кусты, но