Последний министр - Валерий Владимирович Атамашкин

от 7 января и небрежно бросил журналисту на колени.

Амфитеатров взглянул на номер. Вжался в кресло.

— Вы это о чем это изволите говорить, Александр Дмитриевич?

— Страницу третью откройте и читайте.

Амфитеатров открыл газету на той самой странице, о которой шла речь. Прочитал вслух.

— Заметка о деятельности одного из руководителей московских правых В.Г. Орлова в 1913–1916 гг. И? — уставился он на собеседника.

— Как вам заметочка?

— Как, — Амфитеатров напыщенно фыркнул, попытался положить ногу на ногу, но бросил эту затею. — Так мы правду пишем, как вы знаете, независимо о политических взглядов и убеждений. Замалчивать и врать я в «Русской воле» не собираюсь!

Амфитеатров отложил газету на стол и гордо вскинул подбородок.

— Не собираетесь, Александр Валентинович? — заинтересовался министр.

— Уважаемый господин министр, если Вы на эту тему изволите говорить, то говорить нам право не о чем, — Александр Валентинович демонстративно зевнул, показывая, что заскучал. — Да и времени у меня ровным счетом нет.

— Уверены? — подбоченился Протопопов. — До меня вот слухи разные доходят, что вы аналогичную статейку про меня пишите и изрядно стараетесь?

— Так, вы как знаете, а мне этот разговор не нравится! Вопросы журналистики я с вами обсуждать не буду. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще когда-нибудь. Вот перестанете быть министром, тогда может быть и поговорим по душам. Тем более, что пять минут, о которых я говорил, вышли и мне самая пора отклоняться.

Амфитеатров засобирался тотчас. Начал подыматься из кресла, в которое с таким трудом сел. Застрял.

— Давайте ка я вам помогу подняться, Александр Валентинович.

А потом, то ли потому что Александр Валентинович был неаккуратный человек, то ли потому что Александр Дмитриевич неудачно подал ему руку. Но чашка чая как бы ненароком перевернулась между ног журналиста, застрявшего в кресле.

— Ай-я-й! Аккуратнее!

Амфитеатров подскочил вместе с креслом. Выбил из рук министра чашку, разбил.

В кабинет тотчас заглянул Федя, но Протопопов поднял руку — свободен.

Чай горячим пятном расплылся по брюкам уважаемого журналиста.

— Больше я у вас не ногой! — затарахтел Александр Валентинович. — Хотите вызывайте повесткой, хотите арестовывайте, но меня здесь по доброй воли не…

Господин Протопопов вдруг достал свой Кольт и заставил Амфитеатрова заткнуться, вставив холодное дуло тому в рот.

— Опаньки какое недоразумение, Александр Валентинович. Присаживайся дорогой.

— Вы… вы… — Амфитеатров начал задыхаться.

— Мы, мы, — Протопопов взвёл курок. — Садись, дорогой. Потолкуем.

Амфитеатров не ослушался.

Уселся.

Бледный и перепуганный на смерть.

Совершенно непривычный к такому обращению от кого бы то ни было.

Протопопов вытащил Кольт из его рта, вытер о брюки журналиста и положил рядом на стол. Взамен достал из ящика необычный аппарат, в котором можно было отдалённо распознать первый прототип шредера[2]. Протопопов смутно припоминал, что аппарат этот достался ему из штаба межрайонцев, где не так давно проходил обыск. Те якобы привезли машинку из-за океана. По устройству шредер напоминал ручную лапшерезку.

На глазах Амфитеатрова, Протопопов пропустил газету через прибор и размельчил на лоскутки.

— Я вот что думаю, Александр Валентинович, а если следом положить в сей дивный сосуд твои яйца? Проверим, что тогда с ними будет? Ну и сразу пойдешь тогда по своим делам.

Амфитеатров молчал, хотя горячий чай должно быть больно обжигал его между ног.

Протопопов отложил измельчитель, подался вперёд.

— Слышь, ты че воду мутишь? Ничего не попутал?

— Александр Дмитриевич, зачем же сразу пистолет, зачем яйца, почему же воду мучу, — заблеял журналист, от гордыни и решительности которого не осталось и следа.

— Я тебя спрашиваю, ты под кого роешь? Кого холопом называешь, подлец?

У Амфитеатрова брови на лоб полезли от неожиданности. Откуда министр мог знать, что Александр Валентинович уже как неделю (ровно после случая на торжественном приеме, наделавшем много шума) писал свой фельетон, который намеревался опубликовать в газете в цикле «Этюды». Опубликовать с криптограммой, читавшейся по первым буквам каждого слова. В нем он действительно называл Протопопова «усердным холопом реакции». В оригинальной истории за этот фельетон Амфитеатров был выслан из Петрограда, а в нынешней истории Протопопов даже не дал «королю фельетонов» закончить свой труд.

— Александр Дмитриевич, п-право Вы не т-так п-поняли… — Амфитеатров начал заикаться.

— Штаны снимай, — мягко перебил Протопопов. — Я, думаешь, с тобой разговаривать буду?

— У-у-у, — взвыл журналист и приложив усилие, чтобы взять себя в руки затараторил. — Пощадите! Сыров это все, негодяй! Это его заказ. Я сегодня же уничтожу все то, что написал! А хотите вообще уволюсь и уеду!

— Отставить увольняться, — Протопопов положил руку на плечо журналиста. — Но за тобой косяк есть, надо исправить.

— Как исправить Александр Дмитриевич, все сделаю! — охотно закивал Амфитеатров.

Протопопов вновь открыл ящик стола и сунул Амфитеатрову лист, на котором было напечатано прилично так текста.

— Опубликуй в журнале и не оттягивай.

Амфитеатров покраснел весь, как вареный рак. Но лист взял. Поднялся, высвободившись таки из «плена» кресла. И двинулся к выходу, спиной шажок, другой, одновременно кланяясь.

— А! Александр Валентинович, у меня на 7 часов назначен господин Ермольев, пригласите его зайти, — бросил Протопопов вдогонку.

Теперь уже Протопопов зевнул демонстративно. Хотя скучать, Александр Дмитриевич определённо не скучал. Этим разговором он убил сразу двух зайцев. Вручил написанный накануне «обличающий» террористов материал, написанный собственноручно и согласованно с Курловым. Узнал, даже вернее сказать вспомнил, а потом убедился, что за публикациями в «Русской воле» (как, наверняка и в других изданиях, тут к бабке гадалке не ходи) стоит не идеология Амфитеатрова и не принципы журналиста, а деньги. И не Сыров, который являлся номинальным владельцем «Русской воли» и сам по себе не имел нужной толщины кошелька для финансирования издания. Нет, «политику» газеты определяли серые кардиналы — банкиры Блох и Шайкевич. Те самые ребята, которые выделили свои средства Протопопову на открытие газеты с прицелом, что октябрист продолжит прогрессивную политику в министерстве внутренних дел. Но после того как Протопопов выступил за царизм, банкиры быстро переориентировали газету, пользуясь образом мученика Амфитеатрова и теперь вставляли палки в колёса министру.

Протопопов понимал, что за это парочкой стоит в том числе международный банк, тот самый, который отказывает в кредите военно-промышленным предприятиям и все это связано в тесный узел. И отвесив пощечину Амфитеатрову он бросил вызов этим серым кардиналам, его «хозяевам». Оставалось ожидать как они ответят, когда узнают об инцинденте. Это крупные рыбки, и даже будучи министром, Протопопову не добраться до банкиров, хотя в их ведении лежит ключевой вопрос земли по части кредитования и вопрос финансирования военной промышленности.

От размышлений Протопопова отвлёк появившийся в дверях Иосиф Ермольев, которого едва не снес Амфитеатров, выглядевший жалко и комично