Турецкий марш - Александр Харников

– Как бы я хотела его увидеть… – тут она вдруг ойкнула.

В беседку вошел сэр Стэффорд собственной персоной. Увидев нас, он отвесил легкий поклон и сказал:

– Сэр Теодор, нам нужно срочно покинуть Голландский дом. Ваши вещи уже упакованы и перенесены на «Матильду». Мисс Мак-Грегор, вам также следует немедленно вернуться в ваши комнаты. Причем прямо сейчас, без всякого промедления.

У беседки нас уже поджидали трое: двое мужчин в штатском, но с несомненной военной выправкой, и дама квадратных пропорций и с такой же квадратной физиономией. Последняя отконвоировала – иначе это и не назвать – мою спутницу в направлении Голландского дома. Увидев это, я попытался было вступиться за Катриону, но тут же почувствовал, как что-то твердое уперлось в мою спину, а один из моих спутников скрипучим неприятным голосом предупредил меня:

– Сэр Теодор, держите рот закрытым. Вот так, молодец…

Сэр Стэффорд молча шел впереди нас, словно поводырь, а двое его подручных поволокли меня под руки под мелким холодным дождем к Темзе, где у мостков нас ждала моя старая знакомая – «Матильда».

На пароходе мне завязали глаза черной косынкой и стянули руки за спиной, после чего втолкнули в какое-то помещение, усадили на табуретку и заперли на ключ. Сколько я там сидел, не знаю, но прошло никак не менее часа или двух, когда меня вывели из моего узилища и снова куда-то потащили.

И вот, наконец, косынку сняли с моих глаз, и, после того, как мои глаза снова привыкли к свету, я увидел… двор лондонского Тауэра, где мне недавно уже пришлось побывать. Затем кто-то развязал мне руки, и вскоре я с наслаждением растирал их, пока меня вели в одно из зданий королевского дворца-тюрьмы. Сначала сэр Стэффорд провел меня в подвал здания, где я увидел дыбу, кнуты, щипцы, а также некоторые другие приспособления для членовредительства. Что ж, весьма приятная обстановка…

– Не бойтесь, сэр Теодор, этот реквизит не для ваших апартаментов, – «пошутил» сэр Стаффорд и хрипло рассмеялся. – Я очень надеюсь, что вам он не понадобится. Хотя среди обслуги Тауэра есть люди, которые еще не разучились правильно пользоваться этими инструментами для задушевных бесед. А теперь пойдем, посмотрите, где вам предстоит отныне жить.

Комната, куда меня привели, несмотря на скромную обстановку, все же выглядела намного приятнее, чем пыточная. Большая кровать с сырыми простынями, тазик с водой, кусочек мыла на деревянной тарелочке, ночная ваза, небольшой столик и колченогий табурет рядом с ним. И, как говорится, всё. Но хотя бы потолки здесь высокие. Единственное окно было забрано решеткой и находилось на высоте не менее двух с половиной метров. Показав на лежащий в углу чемодан, сэр Стэффорд сказал с кривой усмешкой:

– Ваши вещи, сэр. По крайней мере, те из них, которые мы сочли нужным вам предоставить.

– И что же мне теперь делать? – я постарался, чтобы моя физиономия выглядела испуганной и глупой.

– Располагайтесь и чувствуйте здесь себя как дома. – Мой провожатый сделал щедрый жест рукой, словно барыга-хозяин, сдающий курятник в Сочи «дикарю», приехавшему отдохнуть на юг из колхоза «40 лет без урожая». – Впрочем, если будете себя хорошо вести, то вам разрешат ежедневную прогулку, а также предоставят право заказывать книги из библиотеки Тауэра. Кроме того, у вас сегодня будут посетители. Кто именно, вы увидите.

– А на вопрос, за что мне такое счастье, вы мне, конечно, не ответите – ехидно спросил я.

– Вы удивительно проницательны, сэр Теодор, – сказал сэр Стэффорд и с издевательским полупоклоном покинул меня.

18 (6) ноября 1854 года.

Хаджиоглу Пазарджик, военный лазарет.

Катберт Алла Ивановна, сестра милосердия Крестовоздвиженской общины

– Это и есть Варна? – спросила я упавшим городом. Моря не было видно вообще. С холма мы увидели небольшой городок, застроенный одноэтажными домиками; в центре виднелись две мечети и приземистая церковь – культовые сооружения других религий надлежало строить ниже, чем любая мечеть того же города. Отдельно располагались несколько особняков, два или три здания, похожие на административные, и два длинных деревянных здания с большими дворами.

– Нет, это еще не Варна, – упавшим голосом сказал Иван Сокира, задунайский казак, вызвавшийся быть нашим проводником. – Это Хаджиоглу Пазарджик. Не извольте гневаться, барышня, виноват, мы не на ту дорогу свернули. Эх, бывал же я в этих местах, и не раз, а почему-то вас не туда повел.

Сегодня утром наш фургон покинул Хайранкёй последним – пришлось менять одно из колес. Всех наших больных перегрузили на другие фургоны и повозки, оставив лишь одну медсестру – то бишь меня – и одну студентку-медичку, с недавних пор мою близкую подружку Сашу Иванову. И хоть формально командиром была именно Саша, де-факто всеми делами пришлось заниматься именно мне.

Кроме них, нам придали два десятка казаков, предупредив, что один из десятков – из того самого «славянского легиона», который не так давно сражался на стороне турок. Но проблем с ними было даже меньше, чем с другими, – очень уж они старались показать, что теперь они свои и верно служат императору Николаю.

И где-то в полумиле от какой-то безымянной деревеньки дорога разошлась даже не на два, а на три рукава. Иван подумал и повел нас по средней дорожке. Так мы и оказались в этом Пазарджике.

– Но не бойтесь, барышня, отсюда я дорогу знаю! Точно знаю! Нужно лишь через город проехать.

В городке к нам сразу же подбежал какой-то мальчик и залепетал по-турецки. Я посмотрела на Ивана.

– Балакает он, что турки вчера убежали, а больных и раненых оставили. У них вон в том караван-сарае (так я узнала, как эти здания называются) хастане была устроена…

– Лазарет, – поправил его один из его товарищей.

– Да-да, лазарет. А он сам – сын муллы Желтой мечети. Попросил, чтобы вы посмотрели их. Я же ему сказал, что вы – табабы, по-здешнему – дохтуры.

Ну что ж, пришлось ехать в караван-сарай. Уже во дворе, под сенью деревьев и рядом с журчащим фонтаном, лежала куча мусора – по словам Ивана, это было неслыханно, турки на самом деле достаточно чистоплотный народ. Но то, что мы увидели внутри… В трех комнатах стояло по десять кроватей, примерно половина из них была занята человеческими телами, от которых шел устойчивый запах мочи, кала и гнили. На трупах сидели сотни синих, зеленых и черных мух. Только семеро из пациентов подавали признаки жизни, остальные уже были мертвы.

– Аскеры ушли отсюда вчера на рассвете. Кто мог сам идти, ушел с ними, а остальных оставили здесь лежать, – переводил Иван взволнованную речь турчонка.

– И что, у них не было ни еды, ни воды?

– Мы боялись зайти, ханым эфендим[29], ведь их ага сказал нам строго, чтобы никто сюда не заходил.

Увидев, что Сашенька борется с рвотными позывами, я решила взять дело в свои руки.