Медсестра-заклинательница - Чон Сэран

К счастью, на этот раз на мутном фантоме было имя. На груди девочки Ынён прочитала ее имя.

– Научите меня приемам ссирым, – заговорил Маккензи, улыбнувшись.

– Стихотворным приемам? – Инпхё переспросил не от того, что неверно понял его просьбу. Он просто более логично перефразировал слова Маккензи. Если бы речь шла о стихах, Инпхё, конечно, смог бы помочь – научить хотя бы азам. Но почему вдруг ссирым?

– Нет. Ссирым. Корейской борьбе, – удивленно повторил Маккензи.

– Хотите научиться ссирым?

– Собираюсь принять участие в соревнованиях.

– Но при чем тут я? Лучше обратитесь к учителям физкультуры.

– Лучше вы – у вас больше терпения и радушия, – Маккензи специально произнес одно из слов, которое так нравилось Инпхё – «радушие». Оно всегда благотворно на него влияло, как и «воспитанность», «хорошие манеры» и «утонченность». Инпхё немного растаял.

– Учителя по физкультуре грубо меня бросают. Мне страшно, – Маккензи преувеличивал. Инпхё подумал, что Маккензи из тех, кто будет улыбаться и радоваться, кидай его или нет. Ему так не хотелось ему помогать.

– Научите меня хотя бы традиционной стойке – захвату за пояс.

Слово «традиционный» нанесло Инпхё решающий удар. Обычно ему не очень нравилась манера Маккензи говорить, но сегодня все его слова попадали в точку.

– Хорошо. Увидимся вечером.

Кого же ждет Хван Ючжон? Силилась понять Ынён, бродя по аудиториям, коридорам, лестницам, но фантомы Ючжон ни на кого не реагировали. Обычно такие бесконечно появляющиеся копии оборачивали голову, немного колебались или даже шли за объектом своей любви, если он проходил мимо. Но фантомы Ючжон ни на кого не реагировали. Ынён начала переживать за девочку, которая отсутствовала в школе уже несколько дней. Что это за девочка? Даже ее копии не такие живые. Она уже, наверно, совсем зачахла от любви.

Иногда Ынён, будучи не в силах сдержаться, нагибалась, чтобы увидеть глаза девочки, которых было не видно из-за опущенной головы, и задавала ей вопросы:

– Кого ты ждешь? Кого?

После вопроса фантом растворялся, даже не взглянув на Ынён. Она бы, наверно, так никогда и не узнала, не прояви она настойчивость. Спустя неделю она заметила нечто необычное. Нет, желеобразная фигура Ючжон по-прежнему ни на что не реагировала, но один человек слишком поспешно прошел мимо.

Маккензи. Носитель английского языка. Человек, который, как это ни странно, не излучал никакой энергии. Именно он только что, увидев Ючжон, поспешно прошел мимо, словно избегая ее.

– Ты что? Ты ее видишь? – прямо спросила Ынён. Она была абсолютно в этом уверена, поэтому невольно заговорила фамильярно. Правда, она подумала, что Маккензи сделает вид, что не понимает, о чем идет речь, или как-нибудь выкрутится. Но он самодовольно ухмыльнулся, чем еще больше разозлил Ынён.

– Ты это мне? Я профи получше тебя. Зачем ты их ловишь и уничтожаешь? Надо делать то, что приносит тебе прибыль.

Вдруг у Ынён в глубине души что-то на мгновение шевельнулось – то, что было спрятано все эти годы. Ынён тоже когда-то думала об этом – ей казалось несправедливым, что такая опасная и тяжелая работа не предполагает никакой денежной компенсации. Однако все те люди, которые могли бы оплатить ее способности, были жадными. Все они пытались использовать Ынён в корыстных целях, а ей совсем не хотелось превращаться в плохого исполнителя, работающего за деньги. Какое-то время она думала, что есть и другие возможности получить компенсацию, но постепенно оставила эти мысли. Она не хотела отказываться от добрых дел, пусть даже мир был не справедлив и люди не ценили добро, в чем с ней был согласен и Инпхё. Ее работа была скорее волонтерством во имя мира.

Ну, а если человек, обладающий особыми способностями, отказывается делать добрые дела, с этим ничего не поделаешь – это просто другой взгляд на ценности.

– Не ликвидируйте их, а просто собирайте и продавайте. Зачем обрекать себя на бедность?

– Как это? – с любопытством спросила Ынён, но Маккензи посмеялся над ней и медлил с ответом.

– С тем, чья оболочка мертвая, а внутри живая, можно делать все что угодно.

– А что именно?

– Не могу же я все рассказать. Это коммерческая тайна.

– А как можно использовать пойманные сущности?

– Обычно они идут на offence и deffence. Тут большой спрос и хорошие деньги.

Про черный рынок Ынён тоже немного знала. Он был самым черным из всех черных. Несколько лет назад с ней тоже пытались связаться. Она тогда работала в больнице: к ней подходили на улице и по почте приглашали на подозрительное собрание, несколько раз звонили, портя ей настроение. Ынён сразу же отказывалась, поэтому знала лишь, что рынок существует, и больше никаких подробностей. Она не была в курсе, что они ловят и для чего.

– В любом случае в нашей школе такое запрещено. Проваливай.

– Как раз собирался уходить. Сперва думал, тут есть что-то стоящее, а пусто. Мелчовка всякая!

Мелчовка? Ынён ухмыльнулась. В школу просочилось какое-то ничтожество, которое даже слово «мелочовка» правильно произнести не может, а она его и не заметила.

– Если я тебя еще раз увижу, выстрелю, – сказала Ынён, слегка касаясь рукой поясницы. В этот момент Маккензи резко выпустил всю свою любовную энергию, которую он подавлял. Из-за того, что они стояли слишком близко, у нее появилось противное ощущение, что ее лапают, но она и глазом не моргнула.

– Ладно. Желаю вам продолжать служить обществу. Прощайте!

– Не поможешь Хван Ючжон?

– Это не моя проблема, я относился к ней по-доброму, а она кое-что у меня украла. Это не моя забота, а твоя.

Ючжон показалось, что ее кто-то позвал. Ничего не хочется. Не хочу открывать глаза. Но кто-то продолжал настойчиво ее звать. Она хотела ответить, но во рту все пересохло. Она изнемогала от жажды и, в конце концов, открыла глаза. Она хотела дотронуться рукой до лица, но остановилась. На руке была марлевая повязка от чесотки, пропитанная физраствором, который уже полностью испарился. Воздух в комнате был очень сухой, и ткань быстро высохла. Она подумала, что это раздражение надолго оставит следы. Ючжон была едва ли не экспертом в области шрамов.

Вечером, когда она потрогала семечко, которое украла из комнаты Маккензи, на ее руке появилось раздражение. Она сразу поняла, что что-то не так, но не показывала никому руку. Только когда кожа начала трескаться и намокла, это заметила мама. Ючжон понимала, что мама рано или поздно об этом узнает, но всячески скрывала свою руку. Она осознавала, что поступает неправильно, но не стремилась ничего изменить. Краснота, полностью покрывшая руку, быстро распространялась вверх. Врач в больнице осмотрел ее и прописал очень сильную мазь и лекарство.

После объяснения врача, что раздражение вызвано ядовитым растением, Ючжон увидела выражение маминого лица, хотя та быстро взяла себя в руки. Его она запомнила надолго.