Днем с огнем - Карина Вран

— Невелик, поспрошай у своих про девчонку, хоть и зряшнее это, но поспрошай, — покачал головой Кошар. — Одежу, кроме бантиков с блузою, запомнил?

Это он уже мне.

— Юбка темная, вроде черная, — напряг я память: глаза ясные и банты эти все внимание на себя перетянули. — Или темно-синяя, не скажу точно. Обувь не помню. Гольфы еще были белые с двумя синими полосками, по верху широкая, пониже узкая.

Как с тем кактусом: не заметить что-то важное, но выцепить какую-то малозначимую деталь — это про меня.

— Мигом обернусь, — пообещал парадник и пулей метнулся к угловому кухонному шкафчику.

Лицо его к этому моменту уже высохло, что сбавило градус моей неловкости.

— Ненашенская девка, да то мы знали уж… — махнул рукой малорослик, открыв изнутри дверцу гарнитура, как и обещался, через пару-тройку мгновений. — Рыбень чешуйчатая, тьфу! И ты, ротозей, хорош! Сам своим словом, своей волей в дом ее впустил. То-то мялась она под дверьми, тряпками б ее отлупасили, ежели б не ты со своим доброхотством. То с помойки, вон, подберешь, то водяного дочу впускаешь в дом… Добрый ты да бедовый, Андрей.

— Самоуверенный, неопытный неслух, — присоединился к обругиванию меня Кошар, пропустив даже мимо ушей выпад про "с помойки, вон".

— Русалку, что ли? — решил я по примеру шерстистого не заметить выговор моим умственным способностям, догадался уже, что сам подставился.

— Темень темная, — попенял мне представитель давно забытых мифических сущностей. — Сказки в детстве читал? Как мужик к речке губами прильнул, чтоб напиться, да его за бороденку водяник хвать и не пущает? Нет? Темень… Слушай, значит. Мужичонка в испуг, колошматит по водице, брызги летят. Вопит: "Отпусти меня, не топи меня, хозяин вод! Что хошь отдам, что угодно проси, токмо не губи!" Водяной соглашается, но с зароком: отдать то, о чем не ведаешь, но что в доме тебя ждет.

— Так один ведьмак добавил себе немало приключений и опеку над не рожденной еще Цириллой, — не сдержавшись, вставил я. — С весьма схожей формулировкой.

— Поперебивай мне тут! Но ты прав, в доме мужичонки жена сына прежде срока родила. Тут сказы обычно расходятся. В одних говорится, что мужик тот — царь, и подменяет свою кровинку на дьякова или рыбакова сына, да жена, устыдившись обмана, вертает в обратную детей, не сказавши мужу. Тогда в срок отрока кидают в колодец, да следом за ним другой отправляется, выручать. Там испытания, суть да дело, добрый отрок женится на дочке водного хозяина, злой наказан. Другие бают, что сын в срок пошел к реке, исполнять слово даденое. Увидал там золотую уточку, залюбовался. Уточка на бережок, перья смахивает, оборачивается красной девицей. Вьюнош крадет перышко, знакомится с нареченной, влюбляется, там опять испытания и свадебка. Про тот сказ, что с царевым сыном, даже киноленту сделали, я на экране видел сам. На третьем мамаша одна с малым, так его оставляет смотреть фильму, а сама работать. Я и приглядываю, чтобы, значится, не стряслось чего.

— Меня за годы помотало по землям, — вздохнул Кошар. — Люд много где сказ такой имеет. Испытания разные: где-то по пути к невесте руки-ноги отрезать жениху приходилось, одной головою докатываясь до дома водяного, где среди дев али птиц выбирать нужно верную. И есть сказ об озерной деве, что полюбила человека, родила ему дитя, но тосковала на суше об озере. Тоска пересилила, и она поделила дитя, разорвав его на две части: половину оставила мужу, с половиной спустилась под воду.

— Жесть какая! — непритворно схватился я за сердце. — Про половины особенно.

— Люд где прибалтывает, где примысливает, — продолжил Кошар. — Но много что — чистая правда.

— Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок, — заговорил Мал Тихомирыч неожиданно для меня строками из Александра Сергеевича, причем не своим голосом, явно кому-то подражая, не иначе, припомнил какую-то "фильму". — От девок отсуленных чаще всего родятся дочурки водников. Точно говорю, дочка водного хозяина с тобой разговаривала.

— Не назвал бы это разговором… — я поежился, воспоминания были свежи. — Это что получается, она ко мне с Фонтанки шла?

— Что ты уже успел сделать тамошнему водяному? — на Кошаре — не иносказательно, натурально — потемнела шерсть. — Бестолковщина, он же большак среди водников града всего! Живо, без утайки, говори, что вытворил?!

Я, как-то вдруг засмущавшись тогдашней своей уверенности в собственной правоте, рассказал про монетки, кулак и мою грозную реплику, с бензином и искоркой. Чтобы ничего не упустить, пересказал и эпизод на Литейном мосту.

— Не удивлюсь, если они связаны, события эти, — присовокупил к "делу" свое подозрение.

— Это — нет, забудь, — отмахнулся Кошар. — По граду водяных немало, Нева на участки поделена, у притоков с каналами свои хозяева. Ты всем им не по нраву, всем. И шалить с тобой станут — все. Но какой же ты балбесина…

— Я никому кулаками не махал, — возмутился я и тут же понял, как глупо выгляжу со стороны.

Как мальчишка, кричащий: "Он первый начал! Нещитово!"

— Ты швырял блескушки в его дом. До блескушек охочи русалки, особенно те, что малого срока под воду ушли. А блескушки — с твоих рук — жглись. Забыл, кто ты теперь? Тебе указали на неправоту, невместность, ты же возбух. Красный молодец! Лицом красив, умом непрозорлив. Но нет, не думаю, что оттуда пришла к тебе вестница. Сказано: водица — неугодица, а не водица — гневица, и не водица — мертвица. Нет, дойти бы она дошла. Доплыла б рыбкою, канализация всюду раскинулась. Но не стал бы большак на мелкую мошку волну гнать. Ты потом ума поскреби по сусекам, извинения принеси, как положено. Но — неугодица…

— С прудов, чай, кладбищенских, мнишь, притащилась рыбеха? — встрепенулся парадник. — Неугоден им пламень у их вонючих луж? Две полосы: две воды да пена белая… Дела… С одного краю — правила не нарушены, с другого — огневик в своей земле.

Я выпал из их диалога, окончательно перестав что-либо понимать. Вроде не дурак, но слишком много аллегорий, и речь их, местами далекая от современности… Про полосы с трудом, но догадался: полосы на гольфах, две, по числу прудов на близком к нам Пискаревском мемориальном кладбище, один водоем больше, другой меньше, плюс канал еще. До этого дойти — много ума не надо, как и знаний.

Правила, земля, неудобица с гневицей — тут я забуксовал. Еще и организм после стресса и перекуса потребовал отпустить его на боковую.

— Канализация? — выловил я из общего (и для меня мутного) потока слово. — То есть, мне теперь с опаской ходить… кхм… в уголок задумчивости? Из трубы могут того…

— Ты из крайности в крайность-то не кидайся. То он большаку грозит, то по малой нужде ходить опасается. Отследить по воде — могут, в ту же Фонтанку ты своею рукою кидал монеты со своим следом, — пожевал губами Мал Тихомирыч. — Но навредить тебе тут — нет, тут моя власть. И его, с крупинку. Разве что по приглашению твоему, ты их раздавать горазд.

Он махнул седыми волосами в сторону манула.