Спустя десять счастливых лет - Элис Петерсон

– Знаешь, а тебе везет, – обращаюсь я к Джо, выкладывая смесь для безе в приготовленную форму.

– Везет? Почему?

– Я про медицину. У вас ведь все четко, верно? Как с правоведением. Если изучаешь право или медицину, то станешь судебным адвокатом, юристом, врачом, не важно. Наверное, классно знать, что ты хочешь делать и…

– Я не хочу быть врачом. Ненавижу медицину.

– Что? Тогда почему ты ее учишь?

– Мой отец – хирург.

– Я знаю.

– Он бог. Что ему только не дарят пациенты. Отдых на Карибах, ящик бургундского… видела бы ты его винный погреб. Он не способен ошибаться, – в голосе Джо закипает злость, – и сын во что бы то ни стало последует по его великим стопам.

– Но тебе ведь не обязательно. – Я заталкиваю противень в духовку. – В смысле, если ты хочешь заняться чем-то другим…

– Ты не знаешь моего отца. – На долю секунды я замечаю в серых глазах Джо уязвимость. – Я единственный сын, Бекка, для этих целей у него есть только я.

– А как же мама?

– У них странные отношения. Наверняка отец ходит налево. Он постоянно ездит по конференциям. Мама на все закрывает глаза. Никто не смеет ему перечить.

– Джо, ты можешь заняться чем угодно. Ты умный, талантливый…

– Я обычный, – резко обрывает он.

– Несомненно, если ты с ним поговоришь, если ты…

– Ты не понимаешь.

Повисает пауза. С Олли мы полностью счастливы и в тишине, но с Джо я просто не могу ее не заполнить.

– У меня было то же самое, – говорю я ему. – В детстве я мечтала стать художницей, жить в красивой квартире в Италии, где солнце будет лучиться сквозь окна. А я рисовала бы оливы и виноградники или сидела бы в кафешке, делая наброски, как местные играют в карты и пьют. Устраивала бы выставки своих картин на рыночной площади. Однако потом решила прислушаться к советам родителей, бросить искусство и получить нормальное образование. Вот такая я независимая.

– Мне нравится картина, которая у тебя в комнате, – замечает Джо. – С лимонным деревом.

– Спасибо. – Внутри я вся сияю от похвалы. – Слушай, если ты ненавидишь медицину, тогда чем же хочешь заняться? – Я подтягиваю стул и усаживаюсь рядом с Джо.

– Чем хочу заняться? В смысле, прямо сейчас? – переспрашивает он.

Мне кажется, он вот-вот меня поцелует, и на краткий безумный миг я этого даже желаю.

– Привет, ребята, – произносит Олли, проходя к нам. На нем синий халат. Мягкие волосы взъерошены. Олли целует меня в макушку, говорит, что на кухне восхитительно пахнет. – Как дела? Чего такие серьезные?

– Бекка достает меня вопросом о том, что я хочу сделать со своей жизнью.

– Да? И? – Олли включает чайник.

– Ни фига не знаю. – Джо поворачивается ко мне с улыбкой. На этот раз – настоящей, и тут я понимаю, почему Джо всем так нравится. Редкие случаи, когда он перестает щетиниться, – это чудо из чудес.

– Ты можешь делать что угодно, Джо, что только пожелаешь, – говорит Олли, прежде чем поблагодарить меня за готовку. – Умираю с голоду. Какой же я везунчик, моя девушка – самая лучшая в мире, – притягивает он меня к себе.

Я выбираюсь из его объятий, поясняя, что надо проверить, как там курица.

– Страшный везунчик, – соглашается Джо, уходя из кухни.

– Бекка? – зовет меня Олли, когда мы остаемся наедине.

– Да?

– Прости за вчерашнее, я был не в настроении.

– Ничего, я понимаю.

– Я думал, что, наверное, оставлю «Стэнли».

– Серьезно?

Олли кивает.

– Ой, да ладно тебе… ты хорошо играешь и будешь скучать по группе. Ты ведь не станешь бросать все из-за одного идиота.

– Бекка?

– М-м?

– Ты считаешь Джо привлекательным?

Я изображаю бурную деятельность.

– Тебе нравится хлебный соус? Что за вопросы ты задаешь! Я могла бы…

– Стоп. Посмотри на меня.

– Олли, к чему это все?

– Не знаю. Просто… – Он умолкает. – Ну, все мои знакомые девчонки так считают и…

– Он красивый… – Ставлю в раковину большую миску. – Но не в моем вкусе.

– Честное слово?

Я подхожу к Олли.

– Честное слово. Клянусь.

– Хорошо, – отвечает он после поцелуя. – Потому что я ему сказал, если он к тебе подкатит, я его убью, – произносит Олли с улыбкой, но я отчетливо понимаю, что он ни капли не шутит.

Я нахожу папу в его домике на краю сада. Когда папа оставил работу юриста, мама боялась, что они друг друга достанут, если все время будут дома. Поэтому они решили построить ему сарайчик, где он сможет держать растущую коллекцию фарфора и заниматься своими делами, а также повесить в рамочке распечатанную фотографию его любимой Одри Хепберн. В честь Хепберн и назвали собаку. Обычно, когда я туда заглядываю, папа спит в кресле с открытой книгой о боевых операциях или об Октябрьской революции, но сегодня он сияет, любуясь купленным у мистера Пуллена фарфором.

– О, пап, и сколько ты потратил на этот раз?

– Тш-ш, – шикает он. – Разве не божественно?

Он приподнимает маленькую фигурку в бриджах, горчичного цвета чулках и туфлях с пряжками. В руках фигурки какой-то духовой инструмент.

– Валторна, – сообщает папа.

«Сексуальный парниша», – комментирует голос Олли в моей голове, вызывая у меня улыбку.

– Очаровательный, правда? Стаффордшир. Девятнадцатый век. – Папа достает из коробки парную фигурку – девочку с бубном.

«Модная шляпка, тебе бы пошла», – продолжает Олли.

Я стараюсь не рассмеяться. Папа спрашивает о моих планах на сегодня.

– Хочу заскочить к Джанет. – Это наша пожилая соседка. – А потом собираюсь пообедать с Джо. Джо Лоусоном.

– А, Джо, который владеет чудным винным баром? Надо бы сводить туда твою матушку. Колбрукдейл. – Папа достает декоративную корзинку, украшенную цветами и листвой. – Битая, но я все равно не устоял.

Олли смеется.

«Мистер Пуллен явно не мог поверить своей удаче! Эту штукенцию он годами сбыть пытался».

Папа спрашивает, что такого смешного. Я мнусь. Как же ему объяснить про голос Олли у меня в голове?

Вчера Пиппа сказала Тодду, что я просто вымоталась, на эмоциях, по-прежнему скорблю, да еще и беременная – ядерная смесь. Немудрено, что воображение расшалилось. Я думаю, она неправа. Я не схожу с ума, но согласится ли с этим папа?

– Пап?