Избранницы Рахмана - Шахразада

Отпрянув от нее, он властно озирал свою рабу.

– Ты обильно истекаешь соками любви, моя красавица, я выполняю свое обещание. Я с радостью буду наслаждаться этим изысканным напитком, Сита. Ты моя!

От касаний его языка она страдала мучительно и сладко. Ее благодарные губы страстно ласкали его трепещущее естество, язычок нежно скользил по пылающей коже… Обоих поглотили волны страсти. Она дарила Рахману блаженство… и испила восторг сама… Наконец терпение юноши истощилось, он вновь переменил положение и страстно, резкими толчками проник в ее недра, наслаждаясь страстными вздохами.

Сита ощущала в себе сладкий трепет – трепет неутолимого голода. Какое-то краткое мгновение Сита себя не помнила, витая где-то в радужном сиянии и внимая голосам неземных птиц…

Но Рахман также не мог больше выносить сладостной муки: он потерял голову, и сок любви обильно хлынул в жаркие недра… Он без сил рухнул на тело девушки, преисполненный горячей благодарности.

– Господин мой, освободи меня! – выдохнула Сита, и Рахман ослабил путы.

– Удивительно, необыкновенно, потрясающе! – только и смог произнести Рахман, когда его дыхание успокоилось.

– Я счастлива, что ты доволен мною, мой господин! – нежно проворковала Сита…

Но Сейиду, который пришел поздно вечером навестить своего «пациента», Рахман лишь сказал:

– И вновь, друг мой, я убедился в своей правоте. Да, красавица Сита подарила мне изумительные мгновения. Но лишь потому, что с ней был опытный мужчина. Ибо сами женщины не способны ни на что возвышенное и прекрасное.

И Сейид тяжело вздохнул – он не представлял, что же сможет переменить это мнение Рахмана.

Увы, лекарство Сейида не возымело того действия, на которое втайне надеялся лекарь – заблуждения Рахмана остались при нем. Но все же, и это признавал и сам царевич, и его друзья, он повеселел, словно сбросив некий тяжкий груз со своей души.

– Да будет так, – проговорил Сейид, поняв, что его лечение удалось лишь частично. – Веселый Рахман мне нравится гораздо более Рахмана сурового. Увы, он по-прежнему отвергает женщин. Но тут бессильна моя великая наука. Полагаю, лишь один лекарь – время – сможет облегчить страдания.

В усердных трудах текли дни троих друзей. Вот уже и год миновал с того времени, когда приняли они придворные должности. В этот день, словно предчувствуя перемены в судьбе, Рахман проснулся задолго до рассвета. Еще и восток не начинал голубеть, лишь гасли в тишине звезды, уступая место новому утру. Сердце юноши стучало так громко, что он побоялся перебудить всех в западной части дворца.

«Аллах милосердный, сегодня произойдет что-то необыкновенное…» – так подумал Рахман, на миг забыв о том, что его дар позволяет ему слышать мысли, видеть цвета, прозревать грядущее и уходить в прошлое. Ибо за те годы, что прошли в усиленных тренировках, возможности юноши стали воистину велики. И пусть о них знали лишь два человека, но они были уверены, что скоро Рахману покорится небо – и он научится летать лучше, чем птицы, ибо крылья будут ему не нужны.

Итак, усмирив сердце, Рахман сосредоточился на легкой занавеси, колеблемой утренним бризом. Мир привычно распахнулся пред ним во всю ширь. Звуки, запахи, мелодии, шаги, голоса…

Понадобилось еще одно усилие, и вот Рахман стал частью вселенной. «Но что же так напугало меня? Что так встревожило?» – невольно подумалось юноше. Пусть его тело по-прежнему покоилось на мягкой перине, но душа воспарила над дворцом и влилась в единую симфонию душ.

И пришли ответы. Из многоголосого хора выплыли слова, которые Рахман услышал, но смысла их понять не смог. «… Лишь Нагу под силу найти решение…», «…странствие будет долгим и трудным…», «… опасность таится даже в самой малой капле…»

– О Аллах, – проговорил Рахман, – боюсь, что это меня ждет долгое и трудное странствие… Но кто такой Наг? И почему лишь ему под силу найти решение?

Рассвет медленно вползал в комнату, раскрытую восточным ветрам. Вместе с солнцем в душу Рахмана возвращался покой и рассудительность. Хотя, пожалуй, правильнее было бы сказать, что он ожидал от нарождающегося дня ответов на незаданные вопросы.

Установившийся порядок дворцовой жизни был нерушим. Посольство страны Ал-Лат возложило дары к ногам магараджи Райпура. И пусть послам толмач вовсе не был нужен, но по чину Рахман должен был присутствовать на этом церемониальном акте. Вот только лицо магараджи, всегда такое радостное, сейчас украшала лишь протокольная улыбка. И Сейид сегодня впервые возвышался за троном магараджи. И его лицо улыбка не украшала вовсе. Лишь настороженный, как у волка, взгляд скользил по гостям из далекой страны.

Откланявшись, послы оставили дворец магараджи. И в этот миг Рахман понял, а скорее, даже почувствовал, что магараджа недомогает. Словно некая слабость не дает ему выпрямиться в немалый свой рост, расправить широкие плечи, расплыться в ослепительной улыбке.

Рахман вопросительно взглянул в глаза Сейиду, и тот едва заметно кивнул. Тревога холодком пробежала по спине юноши.

– Довольно! – усталым голосом проговорил магараджа. Он в изнеможении откинулся на подушки, и царедворцы стали поспешно покидать церемониальные покои.

Уже от самых дверей Сейид окликнул толмача. Рахман вернулся на свое место у ног магараджи и приготовился записывать. Но несколько минут стояла тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием владыки. Наконец магараджа заговорил:

– Рахман-толмач и ты, Сейид, мудрец и лекарь… Я послал за начальником тайного стола. Ибо сейчас мне нужен и ваш совет, и ваши молодые души.

– Мы все превратились в слух, о владыка.

В этот миг в покои вошел начальник тайного стола – высокий, сильный и жилистый мужчина, рожденный где-то далеко на севере. Его некогда белокурые волосы обильно посеребрила седина, но до сих пор этого человека опасались все – ибо ему, казалось, были доступны самые недоступные тайны страны, а о его силе ходили легенды.

– Достойнейшие мои подданные, мои друзья. Сегодня, как никогда, мне нужна ваша помощь.

Рахман лишь молча поклонился. И с удивлением услышал, что теперь в беседу вступил Сейид. Это было также необыкновенно, словно луна и солнце в один миг поменялись своими местами и путями в небесах.

– Братья мои, магарадже невместно говорить такие вещи, и потому его голосом сейчас буду я. Знайте же, что наш владыка серьезно болен. Сила покидает его, и, увы, я не знаю, как ее удержать. Это тем более непонятно, ибо сама причина недуга мне неизвестна. Как неизвестна она и нашему повелителю. Его окружает любящая семья, слуги неустанно проверяют его яства и воду. Даже его опочивальня никогда не остается пустой – особо доверенный слуга следит за тем, чтобы никто не мог причинить ни малейшего вреда магарадже там, где ему пристало вкушать отдохновение.