Замужество и как с ним бороться - Оливия Лихтенштейн

— Понимаете, — продолжил он, — мужчина понимает, когда он нравится женщине. Просто понимает, и все. Видит бог, я знаю, когда нравлюсь женщине.

Я даже обрадовалась, что пока не ответила Ивану. Дар Божий определенно внушил мне отвращение к одной мысли об этом проклятом сексе; он был стопроцентным мужчиной, отравленным тестостероном настолько, что стал похож на карикатуру. Да и его самовлюбленность вовсе не так безобидна, как представляется на первый взгляд, — он изводит девушек, работающих у него в компании, внушает им, что они ему небезразличны, а потом вынуждает спать с ним. Он, конечно, красавчик, но ему уже за сорок, а это значит, что для большинства двадцатилетних сотрудниц он просто не существует. Но разве девушки, только начавшие карабкаться по лестнице телевизионной карьеры, способны отвергнуть его приставания? Я пыталась ему помочь, но, к сожалению, лекарства против неадекватного сексуального поведения, отягощенного нарциссизмом, пока не изобрели.

Я уже опаздывала, а мне ведь еще готовить кнедлики для супа. Заниматься этим при Греге я не могла, чтобы не выдать тайну своего секретного ингредиента — смертельного оружия в еврейском кулинарном арсенале. Все сводится именно к нему, ибо он жизненно необходим. Чтобы кнедлики получились нужной консистенции — мягкие, но упругие, — требуется шмальц. Я держу его в баночке в глубине холодильника. Время от времени Грег достает ее и спрашивает, что эта банка со старым жиром делает в нашем холодильнике. Вряд ли он догадывается, что как раз ее содержимое и стоит между ним и идеальным супом. Шмальц — это топленый куриный жир. Сначала жир нужно прокипятить, а затем процедить через муслин и избавиться от оставшихся волокон мяса. После того как вы добыли эту драгоценную жидкость, ее, согласно древней традиции восточноевропейских евреев, нужно вмешать в муку из мацы, и тогда у вас получатся идеальные кнедлики. Такие кнедлики, будучи добавленными в суп, придают ему незабываемый аромат. И вот скажите, неужели кто-нибудь из неевреев знает этот рецепт? Такому можно научиться только в детстве, сидя на коленях у бабушки, как это и произошло в моем случае.

Бабушка Белла, папина мама, родилась в столице Литвы Вильнюсе. В Англию она приехала в 1917 году совсем юной девушкой, сбежав куда подальше от начавшейся в соседней России революции. С собой она привезла престарелых родителей (она была поздним ребенком), англо-идишский словарь и банку шмальца. Каким-то чудом им удалось пробраться через бушующую Европу, и в благодарность за удачное путешествие (ну и чтобы еда вдали от дома не казалась такой невкусной) она всюду таскала с собой талисман — банку шмальца. Прочный коричневый двуручный саквояж на молнии, который бабушка носила на животе, нам, детям, представлялся чем-то вроде пещеры сокровищ Аладдина. Там было все, что угодно: помада в изукрашенном золотом футляре с маленьким зеркальцем; компактная пудра в изящной баночке; расчески; коричневатые фотографии, на которых были изображены серьезные бородатые мужчины и пышногрудые матроны, и, наконец, аккуратно завернутая в пластиковый пакет банка шмальца. Бабушка осторожно откручивала и снимала с нее крышку, затем брала маленький нож с костяной ручкой, с которым не расставалась, подхватывала им золотистый жир, намазывала им кусочек хлеба и отправляла это крохотное блаженство прямиком в мой детский рот.

Бабушка выглядела именно так, как должна выглядеть настоящая бабушка, что не могло не нравиться ребенку, у которого была не совсем обычная мама. Маленькая, пухленькая, с белоснежными волосами, бабушка, в отличие от большинства по жилых женщин, сумела сохранить свою красоту — щемящее воспоминание о юности; ее лучезарных бирюзовых глаз не погасил даже возраст. Bella mit die shayne oigen — «Белла с красивыми глазами», так называли ее все вокруг. Мой папа унаследовал эти глаза. Да и я получила их в качестве «наследства», правда, мои вышли какими-то блеклыми, видно, стерлись в процессе копирования.

Бабушка была недовольна своей фигурой, но от вкусной еды отказаться не могла. В тщетных попытках спасти талию она принималась за каждое блюдо с невыразимым отвращением на лице, словно сообщая миру, да и самой себе, что толстеет из-за еды без всякого удовольствия. Помню, как она брала в рот ложку с картофельным салатом, влажным от майонеза, поблескивающим кусочками соленых огурцов, и гадливо морщила нос. А беря добавки, судя по всему против воли, укоряюще качала головой, явно не одобряя собственных действий.

Когда мне исполнилось тринадцать (возраст, в котором еврейские мальчики становятся мужчинами), бабушка взяла меня за руку и сказала: — Пора.

Важный момент перехода из детства в юность мы отметили на кухне, где она учила меня варить куриный суп с кнедликами, попутно рассказывая истории о своей жизни до переезда, о том, как в небольшой библиотеке Ист-Энда на уроках английского для еврейских иммигрантов она познакомилась с дедушкой. (Он приехал в Лондон на месяц раньше бабушки из русского города Орла.)

Я чувствовала пальцами приятную упругость теста и слышала мягкий голос бабушки Беллы:

— Мягче, нежнее… Представь, будто ты растираешь хрупкие осенние листья, не надо давить так, словно ты лепишь снежок.

— Йо, мазафака! Ах ты, моя сучка! — раздались вдруг крики, прервав мои думы о былом.

Это вернулся домой Лео. Он ввалился на кухню с айподом в ушах, напевая песню.

— Лео, — предостерегающе начала я.

— Йо, маманя! — Он покачал рукой, сложил ее в кулак, вытянул вперед указательный палец и мизинец, а потом схватил эту конструкцию второй рукой. Король хип-хопа в школьной форме.

Я хотела было заметить, что он вовсе не черный, выросший в гетто Нью-Йорка, но потом вспомнила, как в его возрасте выглядела я — ярко-розовые волосы и растерзанное в клочья бальное платье образца 1890-х. С момента изобретения Великого и Ужасного Божества по имени Айпод общаться с Лео стало чрезвычайно трудно. Если бы инопланетяне навестили нашу планету, они бы наверняка решили, что люди подпитываются от какого-то странного источника при помощи длинных белых проводов, идущих от ушей до карманов. Те же из нас, кто обходился без проводов, наверняка были властителями жалких айподцев. Через провода мы отдавали им инструкции и велели выполнять наши приказы. Хотя, видимо, получалось не очень, во всяком случае у меня с Лео, до которого я тщетно пыталась донести, что хорошо бы ему переодеться и принять душ.

— Я тебя не слышу! — заорал он и покачал головой.

Я выдернула айпод у него из ушей.

— Не надо так орать. Ужин будет через час, и к нам придут дедушка и дядя Шизик.

— Клево, — отозвался он. — Пошли вы все на, йо!

— Что-что? — отозвалась было я, но он уже снова вставил айпод в уши и, переваливаясь, направился к выходу, забавно полуподпрыгивая перед каждым шагом.

Дом потихоньку оживал и наполнялся типичными звуками: чуть слышно бухтел телевизор, вяло переругивались дети, Беа с Зузи хихикали, а Грег орал на кого-то по телефону.

— Нет, — говорил мой муж, — боюсь, на следующей неделе не получится. Будет уже слишком поздно. Почему? Да потому что к этому времени я возьму компьютер и выкину его в окно, где он будет валяться посреди дороги, пока по нему не проедет толпа машин и не превратит его в тысячи крошечных кусочков, в результате чего я не смогу отправить вам этот чертов файл.