Недосягаемая - Барбара Картленд

Я прожила в Америке больше двух лет — мне еще не было шестнадцати, — когда однажды мы поехали проведать старую негритянку, которая жила возле реки, протекавшей по территории поместья. Кажется, она когда-то служила поварихой в доме бабушки, но ушла на покой из-за возраста. Мы все знали старушку Сару, и так повелось, что дети и внуки в доме в свои дни рождения приходили ее навестить. В этот раз ни у кого не было дня рождения, но бабушка узнала, что в Нью-Йорке умерла дочь Сары и что ее ребенка привезли старой женщине. Бабушка сама не могла повидать Сару в тот день, поэтому послала нас как следует все разузнать.

Мы отправились туда на наших пони и почти через два часа доехали до крошечного домика, построенного для Сары на территории поместья. Там жила небольшая колония негров в домах и коттеджах, которые вместе составляли то, что мы здесь называем образцовой деревней. У бабушки Иоанны были грандиозные идеи по улучшению жизненного уровня негритянской прислуги. Мы спрыгнули с наших пони, вызывая из дома Сару, и были удивлены, когда она не вышла, как обычно, к дверям поприветствовать нас. Мы подошли к домику, постучали и услышали ее голос, велевший нам зайти. Мы вошли в крошечную кухню, где горел яркий огонь, перед печкой сидела Сара с младенцем на руках.

«Входите, мисси, — сказала она моей кузине, — и закрывайте плотнее дверь. Этот младенец очень болен».

Конечно, мы сгрудились вокруг, чтобы взглянуть на ребенка. Это было маленькое существо, девочка пяти месяцев от роду, как я узнала позже, и в тот момент вид у нее был, безусловно, ужасный.

«Что с ним случилось?» — спросили мы.

«Этот ребенок болен до смерти, мисси», — ответила Сара.

«Какой ужас!» — воскликнули мы.

«Но ведь можно что-то сделать?» — спросила я.

«Я поеду расскажу бабушке, — сказала моя кузина. — Наверное, она сумеет устроить его в больницу».

«Бесполезно, — скорбно повторила Сара. — Этот ребенок умрет».

Она говорила ровным, обреченным тоном, к которому, как я потом узнала, прибегают все негры, когда, по собственному их выражению, «чуют смерть». Но тогда я впервые столкнулась с таким отношением, и что-то внутри меня восстало против добровольного отказа от борьбы, позволявшего умереть этой курчавой крохе.

«Давайте сами отвезем ее, — вырвалось у меня. — Позвольте мне подержать ее, Сара».

К моему удивлению, старая женщина положила ребенка мне на руки. Наверное, она просто была рада возможности отдохнуть и размяться. Я крепко прижала к себе ребенка и села возле огня. И пока я держала младенца, внезапно поняла, что с ним не так. Я увидела его тельце абсолютно ясно, слезно это была математическая задача, — болезнь отдела в маленьком животике. Ребенок был закутан в шали. Я развернула их и положила свободную руку на маленький черный живот. Почти не сознавая, что делаю, я начала медленно массировать. Другие дети продолжали разговаривать, расспрашивать Сару о ребенке и о том, как он к ней попал, и о дочери, которая умерла в Нью-Йорке. Сара занялась приготовлением кофе и предложила им печенье из большой жестянки.

А я молча сидела и массировала ребенка, чувствуя не понятную силу, пронзившую пальцы, — между мной и ребенком проходили какие-то волны. Я знала с абсолютной уверенностью, что от моих движений ему становится лучше. Никто не обращал на меня внимания, и, должно быть, я просидела там не меньше пяти минут, когда внезапно младенец открыл глаза и начал плакать. Сара вздрогнула, словно в нее выстрелили.

«Господи, помилуй! — воскликнула она. — Этот ребенок плачет впервые, как здесь объявился».

«Он голоден, — сказала я. — Дай ему молока».

Я все еще не отнимала руку от животика, и мне показалось, что Сара странно смотрит на меня, но, не вдаваясь в разговоры, она подогрела молоко в бутылочке, дала его младенцу, и тот начал живо сосать.

Можно было бы предположить, что на черном ребенке трудно разглядеть признаки болезни, но как только бедная крошка принялась за свою бутылочку, лицо ее изменилось: исчез легкий серый налет и черты лица больше не выглядели заостренными. Когда девочка расправилась с молоком, она улыбнулась и свернулась калачиком на своих шалях, словно готовилась заснуть. И тогда Сара подошла ко мне и внимательно посмотрела.

«Мисси Кристин, — сказала она, — что вы сделали с этим ребенком?»

Впервые я почувствовала смущение.

«Не думаю, что девочка была серьезно больна, — запинаясь ответила я. — Я потерла ей животик, только и всего».

Старая женщина наклонилась надо мной, взяла мою руку и принялась внимательно разглядывать ладонь.

«Целительница, — наконец произнесла она. — Разрази меня гром, но в этом доме свершилось чудо! Моя внучка будет жить!»

А потом она набросила фартук на голову и начала рыдать. Я ужасно смутилась и, честно говоря, не понимала, что происходит. Вскоре после этого мы поехали домой, и по дороге все надо мной посмеивались, предупреждая: если я не буду осторожна, негры решат, что я какое-то божество, и начнут поклоняться мне. Тогда это казалось прекрасной шуткой.

Бабушка выслушала наш взволнованный, сбивчивый рассказ, из которого она ничего не поняла, кроме того, что у Сары в доме появилась внучка и что ребенок болен. Бабушка послала за семейным доктором, милейшим старичком, который жил в ближайшем городе, и он в тот же вечер отправился осмотреть младенца. Когда он вернулся — я очень хорошо помню, это было после обеда, и мы все танцевали в большой гостиной, — он подозвал меня и подробно расспросил, что я сделала с ребенком. Я рассказала ему, как было, — что я просто-напросто потерла ребенку животик, девочка проснулась и выглядела голодной. Мне он почти ничего не сказал, но с бабушкой проговорил очень долго наедине.

Когда он ушел, она позвала меня и сказала, что в будущем я должна быть очень осторожной и не вмешиваться в жизнь негров и их детей. По ее словам, они полны предрассудков, и, хотя в данном случае я, по-видимому, оказалась полезной, ребенок все же мог умереть, и тогда его смерть неизбежно связали бы со мной. Конечно, я пообещала ей легко и не особенно задумываясь, что никогда больше не дотронусь ни до одного черного ребенка. Да и мне самой не так уж было интересно, потому что к этому времени я уже начала забывать или, скорее, подвергать сомнению то, что произошло со мной, когда я держала на руках девочку.

Беря с меня обещание, и моя бабушка, и доктор забыли о самих неграх. Сара была известной говоруньей, к тому же ее знали в каждом уголке поместья. История, по-видимому, распространилась с быстротой молнии, мало что потеряв при пересказе.

На следующий день мы пили чай на веранде, когда старый негр-дворецкий объявил, что у черного входа ждет молодая женщина, которая хочет видеть меня. Я, естественно, понятия не имела, что это могло означать, но бабушка сразу же поднялась, велев мне оставаться на месте, и вышла к женщине. Когда она вернулась, вид у нее был расстроенный и даже суровый, чего раньше никогда не бывало. Отведя меня в сторону, она сказала так, чтобы другие не слышали, что женщина прошагала пять миль и просит меня помочь ее ребенку с больной ногой. Бабушка, очевидно, держалась с ней очень сурово, отказывая во встрече со мной, но велела на кухне дать женщине еды, прежде чем отправить в обратный путь.