Углём и атомом - Александр Плетнёв

Перешли на ходовой мостик. В этом случае петербуржский чиновник снова проявил строптивость и полномочия, приватно забубнив что-то адмиралу – расслышалось лишь «взять роспись об умолчании», и часть свиты наместника осталась в конференц-зале. С другими людьми, с позволения Алексеева, статский советник быстро проводил инструктаж, открыв свой портфельчик, шелестя бумагами.

И непременно следом известив капитана судна, что допуск у свитских по-прежнему остается в грифе «Немо» – то есть «тайно построенное судно», и… «ни о каких путешествиях во времени! Молчок! В том числе всем, всем из экипажа, кто будет контактировать с вновь прибывшими».

Засновали шлюпки и катера.

Вышла небольшая заминка (на полчаса), так как Алексеев пожелал иметь обратную связь с крейсерами, полагаясь исключительно на своих телеграфистов. Нужного специалиста пришлось специально дожидаться с «Рюрика». Этим же катером прибыли два сигнальщика.

Наконец броненосный крейсер, с все еще с зависшим на талях паровичком, начал свое неторопливое движение, ложась на курс перехвата.

Заворочался «Ямал», выбирая направление от противного. Рядом пристраивалась «Лена», начиная поддавать в топки.

– Господин капитан, – наместник продолжал «играть» роль сурового и подозрительного «смотрящего», видимо, стараясь не сильно напирать властью, но… не получалось, – ход будем держать по вспомогательному крейсеру «Лена». Берлинский докладывал, что машины у него не совсем исправны – не более шестнадцати узлов.

«Рюрик» уже заметно прибавил, поднаддал, пеня из-под кормы, отдаляясь, все больше распаляясь сносимым вбок угольным выхлопом.

А на «Лене» действительно было что-то с машинами, так как пароход набирал ход очень медленно, неимоверно коптя одной из труб.

– А ведь они сменили курс, – сначала задумчиво, потом уже громче заметил Шпаковский, – явно заметили дымы «Рюрика», да и «Лена» чадилка та еще! И двинули к нам! Что-то это крайне подозрительно. Не находите?

Алексеев тоже переминался у монитора РЛС, теперь уже с большим доверием наблюдая за всеми метками-перемещениями: уходящего «Рюрика» и двух неизвестных.

Радар показывал очевидную правду – два чужих корабля очевидно увеличили ход и в свою очередь легли на курс сближения.

– Не меньше четырнадцати узлов! – уверил оператор, указав на бегущие циферки, выдаваемые аппаратурой.

– Право руля! Курс 50! – приказал Чертов.

Диспозиция была немного щекотливая: по левому борту в шести милях тянулась полоска суши, загибаясь к северу, охватывая выступом полуострова Шипунский. Следуя прежним курсом, связка «Ямал»-«Лена» оказывалась как бы зажата между берегом и чужаками. Но и новый курс вел к невольному сближению. Особенно если преследователи возьмут правее, срезая угол, выходя на перпендикуляр.

Старпом поднял трубку пронывшего телефона, выслушал и известил:

– Приняли радио с «Рюрика»: «на запросы по беспроводному телеграфу не отвечают».

– Они ведут себя весьма подозрительно! Почему молчат? – Наконец у Алексеева пробилось замешательство, – либо телеграф у них не исправен, либо отсутствует… что притянуто за уши. Неужели японцы?

На «Лене», видимо, тоже получили рюриковскую морзянку и теперь усиленно репетовали – флажно и ратьером.

– Это корыто выдаст обещанные шестнадцать? – Чертов поминутно оглядывался на плетущийся на левой раковине вспомогач. Сказал вроде бы никому, но понятно, кто объявлял о «шестнадцати узлах».

Алексеев только задышал шумней… в общем, наладить конструктивное общение не получалось.

– Сколько до них миль? – осторожно спросил статский советник.

Капитан сухо ответил.

Переминаясь с ноги на ногу, петербуржский чиновник откровенно не находил себе места, видимо, просто устав стоять. А присесть особо и некуда было. То есть совсем…

Офицеры свиты адмирала, понятно, были более стойкими «оловянными солдатиками», все больше озирались, разгадывая техническое убранство ходового мостика ледокола.

Единственное, начали (почему-то конфузясь) тихонько отпрашиваться в гальюн. Дежурный морпех по одному выводил их из помещения.

Дистанция с преследователями между тем медленно, но неумолимо сокращалась.

– А ведь они нас могут уже видеть, – заметил Шпаковский, – красную точку. А?

– Вполне уж, – согласился кэп, – после японских крейсеров в Беринговом я не удивлюсь, что и вовсе ищут конкретную «красную точку». А еще «Лена» нас «палит» своим кадилом. Чего она так дымит?

Вопрос опять был задан в пространство, но приближенный офицер из свиты в полковничьем звании подсказал:

– Машины плохи. И уголь-с мусорный в ямах.

На лаге, наконец, показало – 16.

– Поджечь на юте бочку соляры, типа мы такие, как все, коптим, как все углежоги? А? – Шпаковский вопросительно поглядел на капитана.

Реакция не успела последовать. Пока взвешивали эффективность такой маскировки, неожиданно выдал удачный вариант статский советник, что было несколько удивительно для сухопута:

– Ваше высокопревосходительство. Полагаю, имеет смысл приказать Берлинскому переставить «Лену» по правому борту ледокола. Тем самым дым ее скроет столь приметное судно.

Алексеев, после паузы раздумья, дернул головой, принимая предложение.

Один из офицеров, козырнув, выскочил на крыло мостика, где дневали сигнальщики с «Рюрика».

Вскоре «Лену» неуклюже повело вправо, подрезая кильватерный след «Ямала», выводя на новое место.

Ветер был северный, чуть… на румб-два от запада, и теперь дым выигрышно стелился практически в нужную сторону.

Если до этого, при желании выйдя на крыло мостика, можно было наблюдать еще что-то воочию, сейчас же весь вид перекрывал коптящий вспомогательный крейсер.

– С «Рюрика» телеграф! – достаточно громко оповестил старпом. – В одном из кораблей опознали тип «Аполло!»

По мостику среди адмиральской свиты пронесся вздох-шепоток, почти с тенью облегчения – признаться, все уж откровенно ожидали японцев. И только статский советник да наместник вдруг тревожно переглянулись.

– Что такое «Аполло?» – заподозрил неладное капитан.

– Британский бронепалубный крейсер.

* * *

Был ли повод у командира крейсера «Рюрик» капитана первого ранга Евгения Александровича Трусова испытывать какие-либо сомнения?

Отнюдь… приказы от наместника Алексеева поступили весьма однозначные и четкие. Хоть и не стал адмирал снисходить до глубоких объяснений и вдаваться в подробности, сославшись на совершеннейшую секретность.

Основное, что понял Евгений Александрович – суть миссии к Петропавловску была связана с беспримерным походом Рожественского Северным путем и с американским судном ледового класса, обеспечившим сей рискованный проход.