Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл

— По-моему, — предположил Толстик, — оттого, что он получил на ринге много ударов.

— Возможно, ему просто стало холодно. — Папа выдвинул более правдоподобную версию. — В любом случае мы видим перед собой типичного боксера тех дней — мрачного, угрюмого, жестокого человека. Он умер через три года после того, как отвоевал у Джонсона титул чемпиона Англии. В тот жестокий век спортсмены жили недолго, поскольку даже просвещенные классы пили гораздо больше, чем следовало бы. Что же говорить о тех полуграмотных беднягах, которые выступали на потеху богачей. Да, они неплохо зарабатывали и пользовались известностью, но лишь до тех пор, пока их буквально не сбивали с ног более молодые и сильные, после чего былые кумиры тотчас предавались полному забвению. Не могу не сказать, что один поступок Бена Брейна вызывает у меня чувство искренней благодарности. Дело в том, что он отлупил эту скотину Хупера, чего тот вполне заслуживал.

— А почему скотину?

— Потому что он подвизался в роли наемного громилы. Его нанимал какой-нибудь беспутный и пресыщенный молодой повеса. Этот субъект развлекался тем, что оскорблял добропорядочных людей в общественных местах, и если кто-то осмеливался дать ему отпор, тут же появлялся этот молодчик, который в кровь избивал оскорбленного. Этот Хупер одно время сопровождал некоего лорда в его прогулках по саду Воксхолл, где аристократ ввязывался в ссоры, а его «телохранитель» своими крепкими кулаками «восстанавливал справедливость». Однажды дошло до того, что этого хулигана переодели священником, но после этой выходки чаша общественного терпения переполнилась — Хуперу и его нанимателю строго-настрого запретили появляться в Воксхолле.

— А что с ним стало дальше?

— Видишь ли, даже у настоящих боксеров жизнь в большинстве случаев складывалась не очень хорошо, поскольку большинство из них умирали молодыми. Что же касается этой «паршивой овцы» Хупера, то ему, можно сказать, совсем не повезло. Он умер в работном доме, больной и позабытый всеми на свете.

— Ну, он это заслужил сполна, — отметил Парнишка. — Но ведь не все же боксеры закончили жизнь так печально, а?

— Ну, конечно же, не все. Не помню точно, как сложилась судьба каждого из них, но могу назвать довольно многих, кто после окончания своей спортивной карьеры жил довольно неплохо и сумел удачно вложить свои накопления. Бротон занялся куплей-продажей мебели и антиквариата и дожил до глубокой старости. Хамфриз сделался преуспевающим торговцем углем. Вард по прозвищу Черный Бриллиант вдруг открыл в себе талант художника, часто выставлялся в Королевской академии и умер в восемьдесят лет. В те времена многие боксеры были весьма культурными людьми и к тому же весьма состоятельными. Но всех превзошел, конечно, Гулли, который как-то заявил, что хочет достичь трех вершин — завоевать титул чемпиона Англии, выиграть дерби и стать членом Парламента.

Две вершины ему точно покорились, по крайней мере, первая и третья. А в Парламент его выбрали от округа Ринофракт, что означает… Ну-ка, Парнишка?

— Сломанный нос.

— Молодец! Прямо в точку! Для боксера очень символично представлять область с таким названием, потому что у них у всех приплюснутые носы. Так, а теперь…

— Пап, расскажи нам о Молинэ.

— Слушайте, я уж и так вам много всего порассказал, поддавшись на все ваши уловки. Ага, я слышу в коридоре мамины шаги. Значит, так — о боксе ни слова. Да, дорогие мои, гусеницы действительно откладывают яйца, — громогласно объявил Папа на весь дом, — а потом они превращаются в коконы. А из коконов получаются новые гусеницы. Вроде бы так… хотя… Точно я не уверен. Ну что ж, дорогие мои, у нас получился очень содержательный разговор, однако день нынче выдался просто прекрасный, так что пойдемте-ка мы лучше погуляем на улице.

ВОСПОМИНАНИЯ КАПИТАНА УИЛКИ

1

«Кто бы он мог быть?» — спросил я себя, рассматривая своего попутчика по купе второго класса поезда Лондон — Дувр.

Меня настолько переполняла радость от того, что наконец-то пришла пора моего долгожданного отпуска и что хотя бы на несколько дней веселые улицы Парижа сменят унылое однообразие больничных палат, что мы уже довольно далеко отъехали от Лондона, прежде чем я заметил, что в купе я не один. Это в нынешние времена в поездах бытует неписаное правило, что «трое — это компания, а двое — просто люди». Однако во время, которое я описываю, отношение к попутчикам не было столь чопорно и официально. Наоборот, мне показалось приятным сюрпризом, что выдался случай весело скоротать несколько часов скучного путешествия. Поэтому я надвинул шляпу на глаза, из-за ее широких полей хорошенько рассмотрел своего визави и еще раз спросил сам себя: «Кто бы это мог быть?»

Я всегда в какой-то мере гордился своей способностью определять профессию или род занятий человека по его внешнему виду.

В свое время в Эдинбурге мне выпала удача учиться у одного профессора, который владел этим искусством почти в совершенстве. Он обожал поражать и больных, и студентов долгими логическими выкладками, иногда с самыми неожиданными поворотами; тем не менее он почти всегда попадал в цель.

— Ну-с, молодой человек, — бывало, говаривал он, — глядя на ваши пальцы, я могу заключить, что на досуге вы играете на каком-то музыкальном инструменте, но на каком именно, затрудняюсь сказать. Скорее всего, на струнном.

После он рассказал нам, что однажды выиграл пари на небольшую сумму, исполнив несколько тактов из «Правь, Британия, морями» на кофейнике, чей носик напоминал маленькую флейту. Будучи дилетантом по сравнению со знатоком-профессором, я, тем не менее, не упускал шанса время от времени позабавить своих коллег-врачей и при каждом удобном случае практиковался в этом «искусстве». Именно поэтому мной двигало не только простое любопытство, когда я откинулся на спинку сиденья и начал пристально изучать сидевшего передо мной мужчину средних лет.

Я тщательно «препарировал» соседа по купе, и мысли мои текли примерно следующим образом: «С виду непримечательный, но весьма состоятельный и чрезвычайно сдержанный субъект — такой с легкостью превзойдет в словесной перепалке любого грубияна и в то же время без труда впишется в общество лучших представителей среднего класса. Достаточно близко посаженные глаза и довольно крупный нос — из него получился бы прекрасный стрелок. Щеки немного дряблые, но мягкое выражение лица с лихвой компенсируется квадратным подбородком и упрямой нижней губой. В общем и целом — волевой тип. Теперь руки — вот тут затруднения. Хотя его вид демонстрирует, что в жизни он всего добивается сам, на ладонях нет мозолей, а на суставах отсутствуют утолщения. Надо полагать, физическим трудом особо себя не обременял. Тыльные стороны кистей без загара или пигментации — наоборот, руки белые с чуть выступающими синеватыми венами и длинными, тонкими пальцами. С таким лицом он явно не художник, однако у него руки человека, связанного с тонкими, тщательными манипуляциями. На одежде нет ни красных пятен от кислоты, ни чернильных пятен, на пальцах отсутствуют следы нитрата серебра (это помогло отвергнуть почти сложившееся мнение, что он фотограф). Одежда нигде особенно не поношена. Пиджак твидовый, довольно старый, одинаково вытертый в области левого и правого локтя, что нехарактерно для людей, которые много пишут. Возможно, он коммивояжер, но в жилетном кармане нет записной книжки, при нем также нет саквояжа, в котором обычно возят образцы товаров».