Фаранг - Евгений Шепельский

Я пожал плечами.

— У нас их… — едва не сказал «дефицит». — Нет их у нас. Оттого и спрашиваю — кто они?

— Кто-кто — Прежние! Видел — и молчи! Летают себе… Пущай летают. Мы их не трогаем, а они — нас. Наверху и внизу… и подземье и воздух за ними… И на земле ухи имеются. Тихо!

Прежние… Хм. Значит, там, в недрах горы — не люди?

Впрочем, я это предполагал.

Ехали мы еще долго, крестьянин не подгонял свою клячу, и правильно делал. Недавний дождь превратил земляную дорогу в скопище бугров и ям, а телега не была оборудована даже самыми примитивными рессорами. В результате мы даже на малой скорости дуэтом подскакивали на любой выбоине, качались и едва не падали. Впрочем, Джореку это было привычно — подскакивать и хлопаться на жесткую деревянную лавку. И морской болезнью он, судя по всему, не страдал.

Давно пали сумерки, на небо высыпали звезды — непривычно яркие, разноцветные. В созвездиях я не разбираюсь, а вот серебряный рожок луны заставил улыбнуться — хоть что-то родное, знакомое. Злой ветер забросил меня на параллельную Землю, или, во всяком случае, такую планету, что по многим параметрам сходна с Землей. И комары тут… как у нас в разгар лета. Только фумигатора нет.

Потянуло прохладой, где-то вдали лягушки открыли вечернюю сессию. Я облачился в плащ, крестьянин набросил на тощий стан что-то вроде вязаной безрукавки. Комары вились над Джореком по прозвищу Лис и настоятельно требовали его крови.

Я обнаружил, что обладаю ночным зрением. Не знаю, как там видят в темноте хищники, но в моем случае не было ночного размывания предметов, я мог различить на порядочном расстоянии каждое деревце и почти каждый листик. Лишь бы луна светила. В полной темноте даже кошка становится слепа.

Сон… внезапно вспомнился нынешний сон. Страшный… манящий… будоражащий… Я несся по ночному, залитому луной лесу, точно так же видя каждую травинку, каждый листик… Жестокий финал сна заставил сердце сжаться. Джорек, ну и кошмары тебя одолевают!

Корчма стояла неподалеку от леса, к ней сходились три бугристые, разбитые дороги. Обнесенная высоким частоколом, она была заключена в хоровод огней — это фонари вывесили наружу на длинных палках.

— Глейв сюда, конечное дело, не достает, да и твари не добегают, — промолвил крестьянин, зябко ежась. — Раз только было… илот шальной… забили его.

Лярвы, илоты… что это все за твари, хотелось бы знать? И что такое глейв? Женщина из зова предупреждала не соваться в Сумрачье. Джорек, ау, подскажешь?

Колыхнулись смутные воспоминания, в виски тут же шваркнула дикая боль.

Ну и ну… Чтоб они сдохли, эти средневековые программисты!

Широкие ворота распахнуты. Я увидел мощеное подворье с двумя коновязями, большим колодцем, поленницами дров. Мимо расставленных в беспорядке телег слонялось около десятка вооруженных людей, чья внешность, скажем так, не вдохновляла. Звякали доспехи, поблескивало оружие.

— Во, охотнички, — процедил крестьянин. — Готовятся, кажись, в поход. Ну-ну… Чрево-то в последнее время озверело, жрет отряд за отрядом, так жрет, что уж и охотников на охоту все меньше… Но ты пробуй, пробуй. Могет да и выживешь, вернешься с добычей. — Он снова мимолетно меня оглядел. — Нет, парень, где-то я тебя видел… Вот ей же ей!

Склероз у тебя, батя, склероз!

Сама корчма больше походила на разбойный притон — мрачное трехэтажное здание из бревен, словно выросшее из земли. Все окна первого этажа забраны тяжелыми решетками, за мутными стеклами ничего не разглядеть. Из труб вьются дымы, двери на высоком крыльце полураспахнуты.

Я спрыгнул с телеги, поклонился благодарно, натянул перчатку и, покопавшись в кошельке, выдал крестьянину серебряную монету. Он не столько удивился монете, сколько моей руке в перчатке. Долго смотрел, прежде чем взять серебряный кругляш.

Я вошел в корчму, совершив первую непростительную ошибку в своей новой жизни.

* * *

Общий зал был велик и плохо освещен. У огромного и уже прогоревшего камина виднелся здоровенный стол с остатками трапезы; парень в нечистой одежде собирал на деревянный поднос грязные тарелки, другой служка гасил свечи на столах. Посетителей было немного — два человека у окна наливались пивом. По виду — такие же наемники, как и те, что слонялись по двору. А где, интересно, полураздетые официантки?

От запахов пищи начало мутиться в голове. Я внезапно ощутил такой зверский голод, что едва не завыл.

В глубине виднелись два выхода в смежные залы, меж ними притулилась барная стойка — простая деревянная стойка высотой мне по пояс, на которой рядком уложены бочонки. Пивные, наверное. За стойкой — шкаф с бутылками и кресло — пустое.

Место Азартота.

А где же он сам?

Внезапное чувство опасности заставило оглянуться.

В тени — по обе стороны широкой двери — на массивных табуретах устроились два… существа. Ростом — с баскетболистов. В немарких черных робах и таких же штанах. Бледнокожие, с вытянутыми, как дыни, лысыми головами. Маленькие птичьи носы, покатые лбы, глаза-щелки. Зато всю эту мелочь компенсировали рты — широкие и губастые. Руки с огромными кистями свисают до самого пола.

Горные яджи, кольнуло воспоминание. Нелюди. Существа времен войн Прежних. Тупые и послушные. Используются для охраны, войны, тяжелых работ.

Ну вот, приехали. Оказывается, в этом мире есть разумные существа, которые намного крупнее меня.

— Мне нужен хозяин. Азартот.

Яджа справа прогнусил:

— Нет-у-у…

— Когда придет?

Яджа слева распахнул рот — я увидел тупоконечные зубы, налезающие друг на друга, как бревна старого забора:

— Нету. Ушел. Навсегда.

Опс…

— Как — навсегда?

— Нету-у-у.

М-мать! Все планы полетели к черту.

— Кто здесь теперь главный? Позови. Быстро, я сказал! Arbaiten!

Приказной тон подействовал. Яджа справа встал — оказалось, что он выше меня на голову и, конечно, массивней в плечах — и, тяжело переваливаясь, болтая невероятно длинными руками, отправился на поиски. Я невольно посторонился. Мой затылок не доставал даже подбородка горного великана. Пахло от него странно… не скверно, странно. Как от медвежьей шкуры. Черт, откуда мне знать, как пахнет медвежья шкура? Воспоминания Джорека…

Яджа скрылся в другом зале. Я терпеливо ждал, пытаясь понять по ощущениям Лиса, каково ему в корчме. Кажется, раньше тут было все по-другому. И музыка звучала, и песни, и даже полуголые официантки — или, как их тут называют, разносчицы, и те шастали.

В зале появился низенький, но плотный, как бык, человек в черной блузе и белом фартуке корчмаря.