Затерянные в Эльдорадо - Светлана Нарватова

37 - Речь идет о бабочке Синий Морфо. Верхние чешуйки их крыльев способны отражать солнечный свет, что придает крыльям металлический, переливчатый блеск. Индейцы действительно считали, что в них вселяются души умерших.

38 - Охотиться на крупных животных позволялось лишь самым знатным особам. Простые люди могли охотится на грызунов и кроликов. Считается, что муисками были одомашнены только собаки. Но к моменту испанского завоевания в качестве домашних животных, по другим сведениям, стали держать птицу и морских свинок.

39 - Уитака – богиня плодородия, в том числе – женского здоровья. Является покровительницей чувственных утех и всяких безумий на этой почве. Ну, и заодно подбивает людей на всякие гадости, как то нарушение законов Бочика.

40 - Использовать в одежде перья колибри разрешалось только правителям и верхушке духовенства.

41 - Чибчачум – бог грома и дождя, антагонист Бочика. Устроил потоп на земле муисков (и здесь потопталась легенда о Всемирном Потопе), за то, что люди нарушили законы Бочика. Но добрый Бочика появился верхом на радуге, рассек землю, устроив водопад, и всех спас. Чибчачум – покровитель простого народа и ремесленников.

42 - У муисков высокие должности наследовал не сын, а племянник, старший сын старшей сестры. У жрецов и вариантов других не было. Жрецы проходили многолетнее посвящение, навсегда лишаясь земных удовольствий, вроде женской ласки, мясной пищи, приправ и даже соли. Пост, самоистязание и галлюциногены – вот и все радости жречества. Зато на полях работать не надо.

Обычно сон отпускал меня с первым лучом солнца. Но взгляд жреца настолько испугал, что я проснулась затемно. Или первый луч заблудился в сельве, как и мы, и никак не мог найти дорогу с неба. Я ворочалась, стараясь не шуметь, но кресло поскрипывало подо мной. В самолете этого скрипа не было слышно за клекотом винтов. Или он появился только после аварии. События сна никак не хотели отступать. Такова их особенность, я это хорошо знала. В отличие от снов обычных, которые забываются в первые минуты пробуждения, эти словно впечатывались с мозг огненным клеймом. Единственным известным мне способом от них избавиться были рисунки. Поэтому стоило за иллюминаторами посветлеть, я вытащила из-под сидения свою сумочку и прокралась мимо мужчин, храпящих в разных тональностях, к лобовому окну.

Я доверяла своему чутью, поэтому носовая часть самолета была заставлена кружками, пережившими локальный посудный апокалипсис. Дождевая вода перед употреблением нуждалась в кипячении, но она была. Поэтому я с легким сердцем вытащила бутылочку из «госрезерва», прихватила кусок кожзама под пятую точку и отправилась в район костра. На подвиги, вроде разжигания огня в очаге, я была не готова. Но там точно светлее. И есть, на чем посидеть, если постелить на мокрую древесину непромокаемую подстилку. Верный скетчбук и «встроенный» в его пружинку карандаш приходили на помощь, когда было важно не потерять мысль. Сейчас я хотела использовать их в противоположных целях: чтобы избавиться от навязчивых мыслей.

Рисование было для меня священнодействием. Я растворялась в нем, как акварель в стакане, не торопясь оседать на дно. За ним я забывала обо всём. Даже о голоде, который не преминул о себе напомнить, пока я боролась с видениями из сна и без толку пыталась устроиться на кресле поудобнее. Всё же кресла предназначены для того, чтобы на них сидеть, а не для того, чтобы лежать. В общем, стоило мне отрыть блокнот на чистой странице и провести первую, легкую линию контура будущей фигуры, как окружающий мир перестал для меня существовать. Наверное, поэтому я заметила Эндрю только после того, как он заговорил.

– Доброе утро! – приветливо обратился он ко мне, сваливая на землю сухие дрова, которые, видимо, мужчины всё же припрятали.

Он опустился на корточки и стал строгать ветки на щепу ножом Брайана. Затем сложил их шалашиком и вынул из кармана зажигалку Отавиу. Всех обобрал во имя великой цели.

– Не поделитесь кусочком бумаги? – спросил он, поднимая голову.

Ан нет, не всех.

Я решила пожертвовать эскизом нового браслета, который накидала, пока летела в Колумбию. Чистая бумага была на вес золота. Если сны пришли, от них так просто не избавишься, это я точно знала. Не на чем будет рисовать – свихнусь.

Я вырвала листок, смяла его в комок и передала американцу. Он развернул.

– Очень красиво, – сказал он. – Не жалко такое сжигать?

– Жалко. Но иначе вам придется разводить костер без бумаги.

Эндрю вздохнул, аккуратно вложил бумажный комок внутрь шалашика и поднес зажигалку. Огонек с тихим шуршанием занялся. Додсон скармливал пламени щепочку за щепочкой, пока оно не окрепло, вцепившись в бок крепкого сука. Нельзя сказать, что он совсем безрукий. Видимо, судьба просто не сводила его с тропическими лесами.

Вот и познакомила. Мордой об землю.

– Что вы рисуете? – поинтересовался американец, сидя у возродившегося костра.

– Да, так… Сельва навевает мысли о древних цивилизациях, – расплывчато ответила я.

– Можно посмотреть? – он выпрямил ноги и стоял теперь наклонившись, упираясь в колени руками.

Я подумала. Потом еще подумала. На вчерашнем обсуждении моих сексуальных повинностей он доказал, что, может, и не самый сильный потенциальный партнер, но однозначно самый безопасный. Поэтому идея наладить с ним доверительные отношения казалась удачной. Хотя никогда нельзя заранее предугадать, как человек отреагирует на мое снотворчество. Я бы точно десять раз подумала, стоит ли доверять тому, кто рисует такое.

И подвинулась, приглашая его присесть.

Американец поблагодарил и аккуратно устроился на краешке подстилки, стараясь не касаться меня.

Я протянула ему блокнот, мысленно скрестив пальцы на удачу.

– Потрясающе, – похвалил Додсон. – У вас настоящий талант! А это – погребение? Она такая юная… Выглядит совсем как живая.

Он протянул скетчбук, открытый на странице, где была нарисована полузасыпанная Илли.

– Вообще-то она живая, – выдохнув, призналась я. – У муисков, индейцев, что жили здесь до вторжения испанцев, был такой обычай: в основание нового дома заживо закапывали юную девушку или девочку.

– Ужасно, – Эндрю помотал головой. – Варварские обычаи!

Как ни странно, возмущение было адресовано не моей мазне, а древним аборигенам. Можно сказать, начало доверительному разговору положено.

– Хорошо, что европейцы выкорчевали этот рассадник жестокости, – совершенно напрасно добавил он.

– Европейцы были совсем не лучше, – возразила я. – Вспомните костры инквизиции и публичные казни.

– Но это были преступники, – кажется, удивленно ответил американец.

Похоже, он не ожидал, что я встану на защиту индейцев. Сказал бы он такое при папе. Папа бы его закопал в землю, как жрецы – Илли.