Мода на невинность - Татьяна Тронина

– И тогда...

– И тогда он встал передо мной на колени, – сквозь ладони, глухо произнесла я. – Нет, дальше я не могу...

– Не бойся! – Инесса решительно оторвала мои руки от лица. – Ты должна быть сильной. Прошлого уже ничем не изменить... измени только свое отношение к нему.

Как ни странно, эти банальные слова немного меня приободрили.

– Так вот, он встал передо мной на колени, говоря что-то тихо, тихо... на мне был такой ситцевый халатик, с васильками, не очень длинный... Он чуть-чуть отвел в сторону одну полу халатика и поцеловал меня в обнажившееся колено. Приоткрыл рот... ах, нет, не думай, что дальше он стал делать что-то невероятное, грубое, чего не во всяком порнофильме увидишь... нет, он просто провел языком от колена до середины бедра, вот до этой точки. – Я прикоснулась к ноге Инессы, отчего она вздрогнула. – Все в пределах легкой эротики – от колена до середины бедра, с внутренней стороны... И все.

– Все? – повторила она как будто с разочарованием.

– Да. Вот и все, что было между мной и Вадимом Петровичем. Но дальше... дальше начался тот самый ад, в котором я живу до сих пор.

– Что же было дальше?

– Дальше в комнату вошла моя мама. Не понимаю, как мы не услышали ее – она вернулась с работы, – как не отшатнулись друг от друга; может быть, если б мы успели сделать это, ничего страшного не произошло, мама ни о чем бы не догадалась, а я бы что-нибудь придумала, как избавиться от этого человека, я бы удрала к тете Зине, сюда, в Тишинск, она всегда меня звала... Но мы ничего не слышали, поэтому мама своими глазами увидела его лицо между моими коленями.

– Да уж... – вздохнула Инесса. В сумерках, на фоне желтой стены склепа, она казалась особенно красивой, почти нереальной, темно-вишневое платье слегка сверкало металлическими нитями – так посверкивает огонь в глубине очага, она казалась мне последней надеждой на спасение, только она могла помочь мне, ибо сама сумела хладнокровно пережить все свои невзгоды...

– Никаких иных толкований этой сцены быть не могло, – решительно продолжила я свой рассказ. – Его лицо между моими коленями, халатик распахнут... и, кроме того, выражение ужаса, которое застыло в моих глазах, да и то, что отражалось в глазах моего отчима... до сих пор помню, как он смотрел на меня в тот момент – что-то собачье, животное, жалкое и страшное... Ноу коммент, как говорится. Дальше... думаю, если б я повела себя как-то иначе, маму еще можно было спасти, не доводить ее до тяжелой болезни... Что ж, сцена, открывшаяся перед ней, была не из приятных, но все еще можно было поправить, сгладить – дружно изгнать отчима, объяснить, что ничего больше не было, что я не особенно шокирована (мало ли на свете подлецов, переживать из-за них всех, что ли!)... Но я повела себя непростительно, глупо... короче, я упала в обморок. Первый и единственный раз в своей жизни.

– Бедное дитя!

– Не могу передать тебе, как мой обморок подействовал на маму, – ей показалось, что я умерла. И что-то в ней сломалась... Дальше... что было дальше? Вадим Петрович исчез из нашего дома, мы с трудом стали приходить в себя, но маму неотступно мучили угрызения совести. Этот мой дурацкий обморок, когда ей показалось, будто я умерла! Ведь она сама, по собственной воле, привела этого человека в нашу семью, сделала его моим отцом, умилялась нашим занятиям по алгебре... Через два месяца у нее произошел первый инфаркт, через год – второй... По сути, она стала инвалидом, она не могла работать, не могла жить, болезнь и муки совести очень быстро съели ее. Я пошла работать – курьером, разносила почту, подметала улицы, с трудом закончила вечернюю школу, все свободное время посвящая маме...

– А Вадим Петрович? Больше ты его не видела?

– Видела, – помолчав, сказала я. – Я его видела несколько раз. Только никто не знал о наших встречах. Первый раз он появился тогда, когда мама лежала в больнице, предложил свою помощь, деньги... но я отказалась. Мама умерла бы еще быстрее, если бы увидела его физиономию.

– Он переживал из-за того, что натворил?

– Не знаю... я думаю, он больше переживал оттого, что меня у него отняли, вернее, оттого, что я не хотела его знать.

– Вы не заявили на него в соответствующие органы?

– Была такая мысль... Но мы бы с мамой не справились, точно – не справились, следствие, суд – это тяжкое испытание... я думаю, да и не было бы ему ничего, ведь все это очень сложно доказать. Несколько лет мама болела, а потом умерла. Что мне делать? Меня тоже терзает вина. Ведь я могла оттолкнуть Вадима Петровича мгновением раньше, я могла не падать в обморок... Ах, еще столько всякой ерунды, которую можно легко предугадать! Мама, бедная мама, она ведь извелась еще больше, видя, как я посвящаю всю жизнь уходу за ней, вместо того чтобы учиться, делать карьеру...

– Ты говорила, что видела его несколько раз.

– Да, еще раза три-четыре, потом было несколько телефонных звонков... но это так глупо, так жалко!

– Что ему надо было? Он все еще хотел помочь?

– Да... И он говорил о своей любви, – с трудом призналась я. – Но это все гадость, гадость, об этом лучше не упоминать!

– Хорошо, опустим...

– Инесса, что мне делать?! – с отчаянием спросила я. – Я не хочу жить, я схожу с ума, все время думаю об этом! Мне пытались помочь, я лежала в клинике нервных болезней, меня лечили от чувства вины и от воспоминаний о прошлом, но ничего не помогло...

– Я помогу тебе, – вдруг улыбнулась Инесса. – Пока еще не знаю как, но помогу! Только...

– Только что? – замирая, спросила я.

– Только сейчас уже очень поздно. – Она огляделась вокруг. – Я бы еще с тобой поговорила, но Зинаида Кирилловна...

– Боже мой, тетя! – перепугалась я. – Она же с ума там сходит. Идем!

Схватившись за руки, мы побежали к выходу – памятники, ограды, железные кресты, печальные и равнодушные ангелы, черные деревья мелькали у меня перед глазами – как в страшном сне, когда я спасалась от своего преследователя... У каждого человека есть непременно что-то или кто-то, кто преследует его в снах (это мне еще Ян Яныч говорил).

За оградой чувство времени вновь вернулось ко мне – в городе было тихо и пустынно, внезапно налетевшие сумерки разметали всех его жителей по домам, словно под прикрытием темноты действительно бродил по его улицам кто-то страшный.

Ни одно окно не горело в здании архива, парк через дорогу высился черной громадой, правда, горел фонарь на пустой остановке.

– Автобуса мы точно не дождемся. Который час? Одиннадцатый? Они уже не ходят... – с досадой произнесла Инесса. – Ладно, потопали пешком.

– Может быть, мы сумеем поймать такси... – робко начала я, но тут же замолчала, кляня свою столичную избалованность.

– Как же мы могли забыть о времени... – бормотала Инесса, шагая со мной по пустой темной улице. – Ох, нет, ты не бойся, здесь не так уж долго...