Джейн и Эмма - Джоан Айкен

— Сэр, — упрямо повторила Джейн, — Рейчел рисует очень хорошо. Так сказал профессор Крамер. На последнем уроке он наградил ее золотой звездой. Он сказал, что еще никогда не награждал золотой звездой своих учеников.

— Рад слышать, — сухо ответствовал полковник. — Тогда пусть Рейчел займется пейзажами, натюрмортами, в общем, тем, что пристало женщине. Ну ладно, Джейн, хватит об этом, иди. И пусть мисс Уинстэбл больше на вас не жалуется. И уж точно, чтобы больше не было никаких дерзких карикатур, — пробормотал он, когда она выходила из комнаты.

Вскоре после этого разговора Джейн было сказано, что она может поехать с визитом в Хайбери.

Она уже некоторое время обращалась к своим благодетелям с вежливыми, но настойчивыми просьбами: «Прошу вас, сэр, пожалуйста, миссис Кэмпбелл, позвольте мне поехать домой. Тетя Хетти и бабушка нуждаются во мне, я уверена. Они ничего не писали в письмах, но я не могу себе представить, как они так долго обходятся без меня и кто выполняет сотни мелких поручений, которые всегда доставались мне». Но всякий раз полковник или миссис Кэмпбелл находили причину, не позволявшую Джейн вернуться в Хайбери: «Зима — неподходящее время для путешествий, тебе будет лучше в Лондоне, в большом, теплом, хорошо проветриваемом доме. А не в промозглой сырой деревне. Тем более что ты подвержена простудам — у тебя слабые грудь и горло»; «Мария Диконс будет играть роль графини в «Женитьбе Фигаро»; будет очень жаль пропустить такое важное представление, а Рейчел не захочет идти без тебя». «В Пантеоне будет концерт, который настоятельно рекомендовал посетить синьор Негретти»; «Друзья полковника Кэмпбелла — Диксоны из Ирландии — будут в Лондоне после Пасхи, а Рейчел лучше чувствует себя в компании, если рядом Джейн».

Этих причин хватило, чтобы Джейн оставалась в городе весь январь, февраль и март, но наступил апрель, и она снова заговорила о поездке домой. Джейн мечтала о нарциссах, зеленой дымке почек жимолости над живыми изгородями, полноводных ручьях. Хотя она искренне привязалась к Рейчел и испытывала к ней настоящие сестринские чувства, все же ей очень хотелось домой. Особняк номер двенадцать на Манчестер-сквер не стал ее домом, хотя, как и предсказывал полковник Кэмпбелл, она начала привыкать.

По сути, давно откладываемое разрешение поехать в Хайбери, когда оно наконец поступило, явилось, как подозревала Джейн, не потворством ее прихоти, а скорее должно было стать уроком, дисциплинарной мерой, призванной напомнить ей, сколько неприятностей и неудобств она оставила позади и как много потеряет, если не сумеет угодить своим благодетелям. На Манчестер-сквер ее терпят из милости, ее пребывание здесь зависит от ее послушания и выполнения ею определенных функций и может быть аннулировано в любое время.

«Они не понимают, — часто думала Джейн, — как сильно мне хочется вернуться в Суррей». Она была настолько счастлива, получив долгожданное разрешение, что снова и снова благодарила полковника и миссис Кэмпбелл. И однажды получила подтверждение своим подозрениям, услышав слова полковника (который часто не отдавал себе отчета, насколько громко говорит), обращенные к жене:

— Не знаю, правильно ли мы сделали, устроив этот визит? Джейн явно считает его наградой.

— А почему бы и нет? — спокойно ответила миссис Кэмпбелл. — Не сомневаюсь, что она разумная достойная девочка и очень любит своих родственников. И она очень старательна в учении. Рейчел предана ей и будет очень скучать, думаю, Джейн тоже будет не хватать Рейчел.

— Что ж, — задумчиво проговорил полковник, — пусть будет так. Уверен, в любом случае ей очень скоро надоест в Хайбери.

Эти слова чрезвычайно возмутили Джейн, и она решила объявить о своем присутствии в оранжерее, где разбирала ноты, громко хлопнув крышкой пианино, вслед за чем последовало удивленное молчание, а потом звук поспешно удаляющихся шагов.

Возможно, потому что Джейн считалась слегка провинившейся, в дороге ее сопровождал не полковник, а одна из служанок, у которой родители жили в Букхеме и она ничего не имела против визита домой.

Джейн и Рейчел обменялись прощальными обещаниями.

— Я буду писать тебе каждый день, — поклялась Рейчел, вытирая слезы, — а ты? Я в следующий раз дам синьору Негретти сразу семь писем для тебя. Пожалуйста, возвращайся скорее, не оставайся там слишком долго.

Джейн спросила, будет ли позволено Рейчел приехать в Хайбери.

— Мне бы очень хотелось показать ей мои любимые места, познакомить с бабушкой и тетей Хетти.

Миссис Кэмпбелл вроде бы отнеслась к этому предложению весьма благосклонно. Свежий деревенский воздух определенно пойдет Рейчел на пользу; она всегда отлично себя чувствовала и была абсолютно счастлива, живя в военных лагерях на далеких островах или в горах. Но полковник указал жене, что эта милость подорвет все предпринятые им меры дисциплинарного воздействия.

— Пусть эта парочка побудет некоторое время врозь. Обе узнают результаты неуважения и своеволия.

Таким образом, было решено, что Джейн останется в Хайбери на месяц. Потом, возможно, в зависимости от целого ряда обстоятельств, не названных, но понятных обеим сторонам, Рейчел позволят сопровождать отца, когда тот поедет за Джейн.

— О, я так надеюсь, что тебе разрешат! Тогда ты сможешь познакомиться с людьми, которых я люблю. Мы поедем в Донуэлл-Эбби и повидаемся с мистером Найтли…

Обещанный обмен письмами начался немедленно. Джейн подробно описывала день за днем свою незамысловатую жизнь в Хайбери, а синьор Негретти, в очередной раз приехав в Хартфилд, передал ей толстую пачку корреспонденции от Рейчел, которая писала уже совсем как взрослая, почти без зачеркиваний и грамматических ошибок, сопровождая свое эпистолярное творчество маленькими рисунками. Она поведала своей лучшей подруге, дражайшей обожаемой Джейн, что из Ирландии приехали Диксоны (полковник познакомился с ними, когда служил там). Родители, майор и миссис Диксон — энергичные, дружелюбные и хорошо воспитанные люди. Зато двое мальчиков, Мэтт и Сэм, — настоящие сорванцы, ставшие такими из-за того, что им всегда позволяли играть с ирландскими крестьянскими ребятишками. Они говорят на странном, почти непонятном языке, но все равно ребята добрые, дружелюбные и, надо признать, порой даже очень забавные. Полковник Кэмпбелл был невероятно возмущен их грубыми манерами, и это дало Рейчел большое преимущество: ее собственные недостатки сразу поблекли и даже отошли на второй план.

«Но все равно я скучаю по тебе каждый час, каждую минуту, возвращайся скорее, моя любимая дорогая Дженни. А пока сообщи мне все разведывательные сведения о Хайбери. Синьор Негретти говорит, что ты вернулась к урокам и практике в Хартфилде. Как поживает ужасная Эмма? Она так же ужасна, как всегда? Я почти надеюсь, что так оно и есть, потому что, если ты с ней подружишься, я буду ревновать. А как чувствует себя добрый и красивый мистер Найтли? Он такой же добрый герой, как раньше? Он возит тебя на верховые прогулки? В город приехали Черчилли, и миссис Черчилль приезжала к нам с Фрэнком. Она и папа заспорили о работорговле, и она дала ему резкий отпор. Фрэнк стал красивым юношей с приятными манерами, и по сравнению с ним мальчишки Диксонов кажутся настоящими дикарями. Вот их портреты, всех троих: Мэтт — это тот, кто с всклокоченными черными волосами. Папа сказал Мэтту и Сэму, что они должны брать пример с Фрэнка, и они чуть не умерли со смеху, потому что сочли Фрэнка снобом. Твоя преданная и любящая подруга Рейчел Кэмпбелл».