Розы для киллера - Наталья Александрова

Благородные дети оставили мне в холодильнике полбанкиабрикосового джема. Печенье я принесла с собой. Больше в доме еды не было —после Валерика, как я уже говорила, в холодильник можно не заглядывать. Но разя звала человека на кофе, то обедом его угощать не обязана.

Мы сели за стол. Такс Рома внизу аппетитно хрустел печеньем.Кофе я завариваю хорошо, не стыдно перед незнакомым человеком. ВладимирИванович снял очки, отхлебнул кофе, взял печенье и смотрел в задумчивости наабрикосовый джем. Я подвинула ему баночку поближе и ободряюще кивнула. Оннамазал джем неприлично толстым слоем, потом смутился:

— С детства люблю!

Я промолчала, потому что сама любила то же самое. Мы выпилипо две чашки кофе, съели все печенье, поболтали о пустяках. Владимир Ивановичсказал, что домой к себе Ромку взять никак не может — живет в центре, гулятьабсолютно негде, кроме того, хулиганский пес, будучи однажды у него дома, ужеизгрыз два холста и перемешал все краски. Потом он с сожалением поднялся и сталискать своего такса по квартире. Ромка забился под диван и не хотел уходить.

— Оставьте его здесь, — неожиданно предложила я.

— Что вы, неудобно!

— Оставляйте, мои все равно дома сидят, завтрапогуляют, а вечером я сама.

— Получается, вроде как я напросился, —сконфузился Владимир Иванович.

— Ничего страшного, а то пес сидит целыми днями один,скучает.

— Да, он воет ночью, соседи жалуются. Тогда я сейчаседы принесу, он обжора такой.

Владимир Иванович сбегал в тещину квартиру и принес кастрюлюс мясом.

— Ему на три дня хватит, можно овсянки добавить.

Прощаясь, он даже взял меня за руку.

— Спасибо вам, Наталья… — Он замялся, вспоминая моеотчество, но я махнула рукой — не мучайтесь, мол. — Я забегу послезавтра.

— Лучше в субботу, вместе и погуляем.

— Хорошо, вот мой телефон на всякий случай. И еще яхотел спросить — мы раньше не встречались?

Вот оно! Я даже вздрогнула. Значит, он вспомнил. Но мне почему-тоне хотелось рассказывать ему сейчас про карточку, я чувствовала себя виноватой,ведь это из-за меня его стукнули по голове. Тут кстати заплакал внук, и я соблегчением закрыла дверь за лохматым художником.

Во втором часу ночи меня разбудил лай таксы. В прихожейслышались возня, ругань и рычание. Возникнув спросонья на пороге, я увидела,что Валерик, достаточно пьяный, стоит на четвереньках и одежной щеткой пытаетсядостать бедного Ромку из-под вешалки.

— Кусаться ты еще будешь! — рычал он не хуже собаки.

— Что, и правда укусил? — не сумела я скрыть своейрадости, уж очень они мне надоели.

— Вот. — Валерик показал палец.

— Даже не до крови, — разочарованно протянулая, — шестьдесят уколов не придется делать… оставь в покое собаку!

— А чего он кусается! — заныл Валерик, он дошел дослезливой стадии опьянения..

— Собаки пьяных не любят, — наставительно сказалая, — вот не напивался бы как свинья, он бы тебя не тронул.

Зять обиделся на «свинью» и уселся в коридоре прямо на пол.Лизке было неудобно передо мной, она пыталась его поднять, опять залаял таксРомуальд, а из их комнаты послышался плач внука. Странно, что он только теперьпроснулся! Лизавета посмотрела на меня умоляющими глазами, но я вспомниладавешнюю гору грязной посуды и не тронулась с места. Бросив Валерика, которыйтут же задремал, положив голову на ящик для обуви, Лизка побежала в комнату кребенку, и тут послышался стук по батарее.

Над нами живет пенсионер Григорий Полиенович, не то ГеройСоциалистического Труда, не то инвалид умственного, но очень заслуженный. Ночьюу него бессонница, он лежит и слушает соседей. Дом, как я уже говорила, у насблочный, слышимость потрясающая, а Полиеныч как услышит шум, так сразу начинаетпо батарее стучать. Ему скучно одному не спать, он хочет, чтобы весь домбодрствовал. Но на этот раз он, пожалуй, был прав, гомонили мы здорово.

В комнате Лизавета плачущим голосом укачивала ребенка.Ничего, милая, привыкай к семейной жизни!

Я накрыла Валерика Лизкиной шубой, вытащила из-под вешалкиперепуганного Ромуальда и ушла спать. Завтра надо умотать на работу пораньше,пока Полиеныч ругаться не пришел, пусть они тут сами разбираются.

Что произошло на следующий день, мне рассказала соседка тетяДуся, когда я вечером возвращалась с работы. С утра к нам в квартиру явилсяПолиеныч. Он потрясал заявлением участковому, называл Валерика непрописаннойзаразой и грозил выселить его как тунеядца на 101-й километр. Наш Полиенычживет прошлым, ему кажется, что на дворе пятидесятые годы. Валерик не сдержалсяи отвечал инвалиду умственного труда нецензурными словами. Пока они лаялись всамом буквальном смысле слова, потому что такс Ромуальд принимал в разговоренепосредственное участие, у Лизаветы, которая пыталась в это время кормитьребенка, пропало молоко. Полиеныч ушел писать жалобу, а Лизавете изменило еевсегдашнее спокойствие, и она устроила мужу скандал за вчерашнее поведение.Валерик сгоряча собрал свои вещички и рванул к маме. Мама, в свою очередь,осознав, что сынуля возвращается на ее иждивение, пришла в ужас, ведь они смужем уже вкусили райского житья в отдельной двухкомнатной квартире в тишине ипокое. Поэтому моя сватья развила бешеную деятельность, дала Валерику денег нановый магнитофон, купила внуку костюмчик с Микки Маусом, а Лизавете — шелковуюблузку. К чаю она привезла из «Севера» двухкилограммовый торт. Сватья такразошлась, что даже подарила таксу Ромуальду стеганый комбинезон, чтобы он немерз в морозы и не пачкал живот в оттепель. Со всей вчерашней суматохой я неуспела предупредить семейство, что Ромуальд у нас гостит временно, они думали,что я от одиночества завела собачку. Как будто в этой квартире, населеннойгрудными детьми и двухметровыми обалдуями, можно испытывать одиночество. Но ктаксу я питала нежные чувства, чему очень удивилась.

Вечером в доме царила полная ламбада. Лизавета в новойблузке выглядела вполне счастливой. Внук радостно гукал в комнате. Такс Рома сВалериком смотрели по телевизору чемпионат по баскетболу. Правда, зять порассеянности съел все мясо из кастрюли Ромуальда, но зато мне оставилиполторта.

Я выпила чайку, погладила собачку и поймала себя на мысли,что с нетерпением жду субботы.

***

На одной из тихих улиц в центре Петербурга стоял двухэтажныйдом, огороженный высоким забором. Когда-то в этом доме располагалась детскаястоматологическая поликлиника, забор был гораздо ниже, и прохожие могли видетьпалисадник и измученных мамаш, выволакивающих из. поликлиники своих рыдающихдетей. Поликлинику закрыли, дом переходил из рук в руки, и последние два — годав нем располагалась организация с длинным названием «Центр восточныхединоборств. Врата Шао-линя». Забор вокруг центра отстроили глухой и высокий,прохожие теперь не видели, что творится в палисаднике. Зато многочисленные телекамерыпозволяли обитателям особняка наблюдать за прохожими.