i-o - Саймон Логан

Она знала. Я знал. Мы оба знали.

Она втянула весь порошок до последней крупинки и даже бровью не повела.

Так мы и бежали бок о бок, забираясь все глубже и глубже в дебри нигилизма и забытья, продолжая ставить опыты друг над другом. Ненависть за ненависть, постукивание часовых механизмов, жидкое пламя запала, щелчок сработавшего взрывателя, ее неистовство, мое неистовство, капища из стекла и стали, которые мы сравняли с землей.

Мы стали близки, как две свернутые спирали ДНК.

Мы были под завязку нагружены взрывчаткой, мы могли разрушить все, что нам попалось на глаза, — все, кроме единственной вещи, которую мы хотели разрушить.

Иногда я смотрел, как Шива спит.

Ее волосы снова отросли до плеч, но в них все еще просвечивали красные, синие и белые пряди, и они по-прежнему все свисали на одну сторону. Линия ее спины была идеальной параболой — именно по такой параболе летели брошенные мной гранаты. Я был уверен, что ее кожа благоухает полевыми цветами. Испещрявшие ее шрамы при свете зажженного фосфора (у нас к тому моменту уже не оставалось никакого приличного топлива) казались иероглифами на древнеегипетском папирусе, которыми записан какой-то бредовый текст. Что-то про богов, звезды и холодные синие океаны.

Интересно, как бы я жил без нее?

За время, которое мы провели вместе, я научился делать примитивные бомбы. Им было далеко до изделий Шивы, но все-таки это были бомбы. А если есть бомба, то мишень для нее всегда найдется.

Так что ни в ее умении, ни в ее грандиозных планах я уже не нуждался. Да и в ней самой я тоже не нуждался. Она сыграла свою роль. Я мог перерезать ей горло во сне или, что гораздо романтичнее, облить керосином и поджечь. Я мог бросить на бегу одну из ее бомб прямо в нее, вместо того чтобы бросить в другую сторону. Или, когда на часовом механизме останется только пять секунд до взрыва, оторвать ей гранатой ноги, так чтобы она лежала рядом со мной, когда взорвется основная бомба.

Но вместо этого я сидел и смотрел, как она спит.

Как-то ночью она внезапно открыла глаза и заметила, что я смотрю на нее.

В последнее время я слишком откровенно наблюдал за ней, привыкнув к тому, что она всегда спит как убитая. И теперь мне ничего не оставалось, как продолжать внимательно смотреть на нее.

Она заглянула мне в глаза и, очевидно, прочла в них главное.

Мы оба знали, что наш эксперимент подходит к концу.

Вскоре после этого шива начала всерьез запасаться сырьем.

Ряд материалов она похищала из расположенных по соседству складов, но большую часть — с заводов и из мастерских, находившихся ближе к центру города. Я участвовал вместе с ней в этих мини-вылазках, замазывая трещины в стене взрывчатой шпатлевкой на основе нитрата аммония, а затем вручную приводил в действие взрыватель, чтобы разнести стену. После этого Шива проползала в брешь, брала внутри то, что нам было нужно, и мы грузили добычу в пикап.

Мы почти не разговаривали друг с другом.

Однажды ночью она пришла домой с самым большим пластиковым мешком, полным кристаллического йода, который я видел в жизни. Мне пришлось потом битый час протирать ее кожу раствором гипосульфита, чтобы удалить все пятна.

За мешком последовали динамитные шашки, автомобильные аккумуляторы, галлонные резервуары с концентрированным сульфатом аммония и перекисью водорода, мешки сухой штукатурки, слитки свинца и железа, которые предстояло переплавить, и прозрачные стеклянные бутыли с неизвестными мне кислотами. Она постоянно трудилась, и в ее движениях чувствовалась такая агрессия, что я немного нервничал, когда она обматывала чаны со смесью химикатов бикфордовым шнуром, моток которого постоянно носила с собой, или зажигала открытый огонь в каком-нибудь дюйме от небольших кучек магниевых смесей. Впрочем, это только делало жизнь более интересной.

Все это время — а это был самый долгий перерыв в набегах с тех пор, как мы познакомились (если не считать таковыми экспедиции за материалами) — я сидел на матрасах, отодвинув в сторону ширму, и наблюдал за ней. К тому времени мне уже было трудно даже сидеть, потому что при любом движении в желудке вспыхивало жидкое пламя, и я боялся, что он может вообще лопнуть, если я буду слишком резко шевелиться, поэтому я скорее полулежал на боку, подперев голову рукой. Часто я терял сознание под стук стальных подошв ее башмаков или под шипение ее паяльной лампы.

Очертания ее нового изобретения начали вырисовываться к концу третьей недели. Оно обещало быть гигантским. Скелет его образовывали пересекающиеся толстые стальные штыри с насечками; вся конструкция начиналась в дальнем углу комнаты у закопченного окна, выходившего на доки, и дотягивалась, постоянно меняясь в форме и размерах, почти до самого лежбища из матрасов. Хребет чудовища состоял из цепочки соединенных сваркой конических баков, наполненных разноцветными жидкостями, которые перемешивали черные стержни.

Не прошло и нескольких дней, как вся эта система начала издавать гул и пощелкивать — она была и электрической, и механической одновременно.

Черная энергия окружала нас обоих, потрескивающая и уродливая, как заплесневелая лампочка накаливания.

И пока Шива трудилась над своим монстром, я чувствовал, что наконец умираю. Я не ел уже больше месяца и стал похож на скелет, но — что еще хуже — я не посещал мир пламени и искр целых три недели. Боль в желудке затуманивала мое восприятие, и иногда мне чудилось, что растущее вокруг меня сооружение — это гигантское паукообразное, жадно присматривающееся ко мне.

Однажды вечером Шива подсела ко мне и разложила вокруг двадцать небольших мин размером с теннисный мячик, которые выглядели как могли бы выглядеть черные слезы кита-полосатика. Она молчала, но иногда посматривала в мою сторону. В ее глазах одновременно читались волнение, боль и гнев.

Каждые восемнадцать часов она вливала жидкий вариант своего отравленного лекарства мне в горло, потому что мне уже не хватало сил, чтобы вдыхать его, затем принимала его сама. Иногда я задавался вопросом, добавляла ли она туда в последнее время вообще что-нибудь, кроме яда (то, что она время от времени блевала кровью, а выглядела как живой мертвец, говорило в пользу моего предположения).

Химикаты в промышленных расфасовках стояли вдоль стен мастерской. Кабели толщиной в палец ныряли куда-то внутрь, а затем выныривали обратно. Все вокруг пропахло хлором. Как-то раз мне показалось, что я слышу плач Шивы, но потом это прошло. Отовсюду раздавалось какое-нибудь шипение — резкое и быстрое от пневматической системы, которой Шива снабдила свое сооружение, медленное и приглушенное от газовых клапанов в крышках бурлящих чанов с реагентами.

Наконец она снова присела на матрас со мной рядом.

К ее спине было прикреплено какое-то приспособление, которое выглядело словно останки выброшенного на свалку и порядком заржавевшего игрального автомата. С каждой стороны к нему было прикреплено по большой резиновой спирали; противоположные оконечности каждой спирали были подключены к разъемам на гигантском взрывном устройстве, сооруженном Шивой вокруг нас.